Уилл поставил ногу на педаль газа и развернул джип капотом в сторону улицы. Медведь изменил тактику — опустился на четыре лапы, чтобы обогнать машину и отрезать путь к отступлению.
На мгновение он оказался в свете фар, косолобая морда — прямо перед лобовым стеклом. Этот медведь не принадлежал ни к одному из жалких кланов, о которых говорил Гутри, он еще не запятнал себя любовью к мусорным свалкам. Это был настоящий дикий медведь, бросивший вызов сверкающей быстроходной машине, преградившей ей путь. За миг до столкновения он пропал с дороги настолько внезапно, что его исчезновение показалось Уиллу почти чудесным, словно это был не медведь, а видение, которое материализовалось из морозного воздуха, а потом растворилось в нем.
По дороге домой он впервые в жизни ощутил ущербность своей профессии. Он сделал тысячи фотографий в самых отдаленных уголках планеты: Торрес-дель-Пайне, Тибетское плато, Гунунг-Лейзер в Индонезии. Там он фотографировал коварных и кровожадных зверей исчезающих видов. Но ни разу ему не удалось снять то, что он видел сейчас в свете фар: медведя в полной силе, готового принять смерть, но не уступить человеку. Наверно, Уиллу это не дано, а значит, не дано никому. Он, по всеобщему признанию, был лучший из лучших. Но дикая природа ему неподвластна. Если дар Уилла в умении ждать, когда зверь появится перед объективом, то природа наделена иным даром: сделать это появление далеким от совершенства Шатуны и людоеды умирали один за другим, а тайна оставалась нераскрытой. И Уилл подозревал, что так и будет, пока не придет конец всем шатунам, всем тайнам и всем людям, над которыми потешались первые и вторые.
Корнелиус Ботам сидел за столом с самокруткой, торчащей из-под светлых пушистых усов, третья утренняя порция пива стояла у него под рукой, а он созерцал разобранный на части «Пентакс».
— Что с ним? — поинтересовался Уилл.
— Сломался, — ответил Ботам с серьезной миной. — Я предлагаю пробурить дыру во льду, завернуть его в трусики Адрианны и оставить там — пусть найдут грядущие поколения.
— А ты можешь его починить?
— Могу. Поэтому я и здесь. Я что угодно могу починить. Но предпочел бы пробурить дыру во льду, завернуть его в трусики Адрианны…
— Она мне неплохо послужила — эта камера.
— Мы все неплохо послужили, — заметил Корнелиус. — Но рано или поздно, если повезет, нас завернут в трусики Адрианны…
Уилл стоял у плиты — готовил себе омлет.
— Тебя заело.
— А вот и нет.
Уилл выложил омлет на тарелку, бросил сверху два ломтя черствого хлеба и сел за стол напротив Корнелиуса.
— Знаешь, что не так в этом городишке? — спросил Корнелиус.
— Ты мне давай — А, Б и В.
Уилл имел в виду популярную у этой троицы игру: выбери из трех вариантов, среди которых выдуманные кажутся достовернее истинного.
— Нет проблем, — согласился Корнелиус, отхлебнул пива и заговорил: — Значит, А. На две сотни миль тут нет ни одной хорошенькой женщины, не считая Адрианны, а это уже попахивает кровосмешением. Ясно? Теперь Б. Порядочной кислоты тут хрен где найдешь. И наконец В…
— Ответ Б.
— Постой, я еще не закончил.
— Можешь и не заканчивать.
— Иди ты к черту! У меня такое замечательное В.
— Ответ, кислота, — сказал Уилл и подался к Корнелиусу. — Так?
— Так, так. — Корнелиус уставился на тарелку Уилла. — Это что за чертовщина?
— Омлет.
— Из чего ты его сделал? Из пингвиньих яиц?
Уилл рассмеялся и все еще продолжал смеяться, когда с мороза вошла Адрианна.
— Слушайте, у нас на свалке новые медведи, — сказала она.
Южноамериканская манера растягивать слова совершенно не соответствовала всем другим особенностям ее внешности и манер, начиная от неровно подстриженной челки до тяжелой походки.
— Не меньше четырех. Два подростка, самка и огромный самец. — Она посмотрела сначала на Уилла, потом на Корнелиуса, потом снова на Уилла. — Ну, хоть немного энтузиазма, пожалуйста.
— Дай мне несколько минут, — попросил Уилл. — Сначала нужно выпить пару чашек кофе.
— Нет, этого самца надо видеть. Ну, то есть, — она никак не могла найти нужные слова, — я такого здоровенного медведя в жизни не встречала.
— Может, это тот самый, которого я видел прошлой ночью, — сказал Уилл. — Точнее, мы друг друга видели. Рядом с домом Гутри.
Адрианна расстегнула куртку и села на продавленный диван, для чего ей пришлось отодвинуть в сторону подушку и одеяло.
— Долго он с тобой разговаривал, — заметила она. — Ну и что из себя представляет этот старый хрыч?
— Он, конечно, сумасшедший, но кто бы не спятил, живя в лачуге у черта на куличках?
— Он один живет?
— С собакой. Люси.
— Эй, — пробормотал Корнелиус, — уж не хочешь ли ты сказать, что у него там есть запасец?
Он ухмыльнулся, вытаращив глаза.
— Назвать собаку Люси может только человек с известными привычками.[2]
— Господи боже мой! — вскрикнула Адрианна. — Как я устала от этих вечных разговоров о наркотиках!
Корнелиус пожал плечами.
— Как скажешь.
— Мы приехали сюда работать.
— И поработали, — сказал Корнелиус. — Мы сняли на пленку все мерзости, которые только могут вытворять белые медведи. Они играют вокруг канализационных труб. Трахаются посреди свалки.
— Ну, хорошо, хорошо, — сдалась Адрианна. — Мы неплохо поработали.
Она повернулась к Уиллу.
— Ты должен посмотреть на моего медведя.
— Он уже твой? — спросил Корнелиус.
Адрианна не обратила внимания на его слова.
— Ну, еще один, последний снимок, — умоляющим голосом сказала она Уиллу. — Ты не будешь разочарован.
— Да елки-палки, — пробормотал Корнелиус, кладя ноги на стол. — Оставь ты его в покое. На хрен ему сдался твой медведь. Ты что, еще не поняла?
— Не суйся, — резко сказала Адрианна.
— Какая ты настырная. Это всего лишь медведь.
Адрианна вскочила с дивана и в два шага оказалась перед Корнелиусом.
— Я тебе сказала: не суй нос в эти дела, — проговорила она и с такой силой ткнула его в плечо, что он полетел на пол, свернув ногой со стола половину обреченного «Пентакса».
— Кончайте, — сказал Уилл, заглатывая остатки омлета на случай эскалации военных действий.
Если бы это случилось, то не в первый раз. Девять дней из десяти Корнелиус и Адрианна работали бок о бок, как и подобает брату и сестре. А на десятый устраивали драку, как и подобает брату и сестре. Но сегодня Корнелиус не был настроен на ругань или кулачный бой. Он поднялся на ноги, откинул с глаз длинные, как у хиппи, волосы и поплелся к двери, прихватив свою аляску.
