Генри Каттнер - Назовем его Демоном

Она перешла на шепот.

Джейн следила за тем, как худые пальцы тети Бесси с неизменной скоростью цепляли крючком за шелк.

– Это не дом, а просто морг, – сказала внезапно тетя Гертруда. – Да что с вами со всеми случилось? Кто умер?

– Все дело в воздухе, – отозвалась тетя Бесси. – Слишком жарко круглый год.

– Если бы ты хоть раз поиграла зимой в Рочестере, ты бы радовалась теплому климату. Но все равно, дело не в этом. Я чувствую себя так, будто стою на сцене после поднятия занавеса.

– Это все твои фантазии, – сказала ей мать.

– Духи, – вставила тетя Гертруда и опять умолкла.

Бабушка Китон пристально взглянула на Джейн.

– Подойди-ка ко мне, малышка, – сказала она.

Джейн окунулась в надежное тепло мягких, уютных колен, державших на себе стольких детей, и попыталась забыть обо всем, оставить все заботы бабушке Китон. Но ничего не вышло. Что-то не так было в доме, и давящие волны исходили от источника тревоги, находившегося совсем рядом.

«Неправильный» дядя. Голод и алчность, требующие пищи. Близость кровавого мяса дразнила его, лежащего в укрытии в своем страшном гнезде, где-то там, в другом мире, в том удивительном месте, куда отправились дети.

Он притаился там, жаждая еды, и одновременно он был здесь – пустой, алчный, безжалостный водоворот голода.

Джейн закрыла глаза и теснее прижалась к плечу бабушки Китон.

Тетя Гертруда болтала странно-напряженным голосом, словно она ощущала близкое присутствие чего-то чуждого и в глубине души у нее гнездился страх.

– Через пару дней у меня премьера в Санта-Барбаре, Ма, – говорила она. – Я… Да что же такое с этим домом в конце концов? Я сегодня нервная, как кошка… Так я хочу, чтобы вы все приехали на первое представление. Это музыкальная комедия. Я иду в гору.

– Я видела «Принца Пильсена» раньше, – сказала бабушка Китон.

– Но не со мной же. Я уже забронировала комнаты в отеле. Ребятишки тоже поедут. Хочешь посмотреть, как играет твоя тетя, Джейн?

Джейн кивнула из-за бабушкиного плеча.

– Тетя, – внезапно сказала Джейн, – ты всех дядей видишь?

– Конечно.

– Всех-всех? Дядю Джеймса, дядю Берта, дядю Симона и дядю Лью?

– Всю компанию. А в чем дело?

– Это я просто так спросила.

Значит, тетя Гертруда тоже не заметила «неправильности» одного из дядей. Выходит, и она не слишком наблюдательна, подумала Джейн.

– А вот ребятишек я не вижу. Если они не поторопятся, то не получат подарков, которые я им привезла. Ни за что не догадаешься, что у меня для тебя есть, Дженни.

Но даже эти многообещающие слова едва достигли ушей Джейн. Ибо внезапно висевшее в воздухе напряжение разрядилось. Неверный дядя, мгновение назад бывший водоворотом голода, стал теперь водоворотом экстаза. Где-то, каким-то образом, Руггедо был накормлен. Где-то, каким-то образом, другая половина двойного дяди пожирала кровавую пищу…

Джейн не была больше на коленях у бабушки Китон. Комната превратилась в кружащуюся темноту с крохотными, подмигивающими огоньками – Чарльзу они напомнили рождественскую елку – и в центре этого вращения находился источник ужаса. Через «неправильного» дядю, находившегося в исчезнувшей комнате, словно через трубу из невероятного гнезда, где жила другая его половина, в дом вливалось полное экстаза чувство насыщения.

В это мгновение Джейн каким-то образом очутилась совсем рядом с другими детьми, обступившими, должно быть, вращающийся фокус тьмы. Она почти ощущала их присутствие, почти касалась их рукой.

Потом темнота содрогнулась, и крошечные огоньки слились в единое свечение, и в сознании Джейн закружились немыслимые воспоминания. Она была совсем рядом с ним. Он был не опасен, будучи накормленным досыта. Он не контролировал свои мысли, они лились, бесформенные, как у животного, наполняя темноту. Мысли о красной еде. об иных временах и местах, где такую же красную еду протягивали ему другие руки.

Невероятно. Воспоминания не касались Земли, они не относились к нашему времени и пространству. Он много путешествовал, этот Руггедо, и под многими личинами. Он вспоминал теперь, в потоке бесформенного расщепления, как разрывал покрытые мехом бока, вспоминал поток горячей красной жидкости, струившейся сквозь эти шкурки.

Ничего подобного Джейн не могла раньше даже вообразить.

Он вспоминал огромный двор, мощеный чем-то ослепительно сверкавшим на солнце, и что-то яркое в цепях, в центре двора, и кольцо наблюдающих глаз, когда он вышел и направился к жертве.

Когда он вырывал свою долю из гладких боков, цепь клацала в такт его жевавшему рту…

Джейн попыталась закрыть глаза и не смотреть. Но видела она не глазами. Она испытывала чувство стыда и легкого отвращения, ибо тоже присутствовала на этом пиршестве, вместе с Руггедо, ощущая сладкий вкус красного вещества, и луч экстаза пронзил ее тело так же, как и его.

– Вот и ребятишки идут, – донесся откуда-то издалека голос тети Гертруды.

Вначале до Джейн не дошел смысл ее слов, но потом она поняла, и вдруг вновь ощутила мягкость колен бабушки Китон, снова очутилась в знакомой комнате.

– Не стадо ли слонов мчится по лестнице? – сказала тетя Гертруда.

Они вернулись. Теперь и Джейн услышала их.

Собственно, они создавали гораздо меньше шума, чем обычно. На полпути они замедлили бег, и до слуха Джейн донесся гул голосов.

Дети вошли. Беатрис была немного бледной, Эмили – розовой, с припухшими глазами, Чарльз что-то взволнованно бормотал, но у Бобби, самого младшего, вид был угрюмый и скучный. При виде тети Гертруды их оживление усилилось, хотя Беатрис обменялась с Джейн быстрыми значительными взглядами.

Шум, возгласы, приветствия. Вернулись дяди. Все принялись обсуждать предстоящую поездку в Санта-Барбару, но напряженное это веселье быстро угасло. На смену ему пришло тяжелое молчание.

Хотя ни один из взрослых не подавал виду, их всех томило какое-то нехорошее предчувствие.

Но только дети – и даже тетя Гертруда не понимала их – сознавали полную пустоту «неправильного» дяди – ленивого, вялого, полуразумного существа. Внешне он имел вполне человеческий облик, как будто никогда и не проецировал волны животного голода под этой крышей, никогда не позволял своим мыслям крутиться в сознании детей, никогда не вспоминал о кровавых празднествах, происходивших в другие времена и в других местах.

Утолив свой голод, он стал излучать дремотные волны, и все взрослые зевали, недоумевая, что это на них нашло. Но он по-прежнему оставался пустым, ненастоящим. Чувство нереальности происходящего не покидало даже те маленькие, пытливые сознания, которые видели его таким, какой он есть.