И понимали ли сами доктора, о чем они вели речь?
Он потянулся к пепельнице и стал кончиком спички неторопливо выковыривать остатки пепла из своей трубки.
Можно было, конечно, отвезти ее в другую больницу, в Оксфорд, например. Надо будет предложить Мэйбл этот вариант, когда он поднимется к ней.
Он все еще слышал у себя над головой ее шаги по спальне, но сейчас она, верно, сменила туфли на шлепанцы, потому что звук шагов был едва различим.
Он снова переключил внимание на журнал и продолжил чтение. Покончив со статьей, озаглавленной «Из опыта борьбы с нозематозом», он перевернул страницу и приступил к следующей, которая называлась «Последние исследования маточного молочка». При этом он весьма сомневался в том, что сможет обнаружить в ней нечто новое для себя.
Что представляет собой это чудесное вещество, которое называется маточным молочком?
Не отрываясь от чтения, он протянул руку к банке с табаком и стал набивать трубку.
Маточное молочко представляет собой секрет, выделяемый железами пчел-кормилиц и предназначенный для кормления личинок сразу после вылупливания из яиц. Процесс выработки данного вещества глоточными железами пчел во многом схож с функционированием молочных желез позвоночных. Сам по себе данный факт вызывает значительный биологический интерес, поскольку подобный процесс не отмечен ни у одного другого насекомого на земле.
«Все старье», — сказал он про себя, однако за неимением более подходящего занятия продолжил чтение.
Маточное молочко в концентрированном виде скармливается всем личинкам на протяжении первых трех дней после появления из яйца; по истечении данного срока все те из них, кому суждено стать трутнями или рабочими пчелами, начинают получать этот изысканный продукт сильно разбавленным — медом и цветочной пыльцой. С другой стороны, те личинки, которым суждено стать пчеломатками, на протяжении всей стадии личиночного развития продолжают получать концентрат маточного молочка в чистом виде. Отсюда и происходит его название.
Шорох шагов в спальне у него над головой стих окончательно. Дом погрузился в тишину. Он чиркнул спичкой и поднес ее к своей трубке.
Маточное молочко представляет собой вещество, обладающее поразительными питательными свойствами, поскольку на одной лишь этой диете личинка медоносной пчелы всего за пять дней увеличивает в весе в полторы тысячи раз.
«Возможно, так оно и есть, — подумал он, — хотя раньше ему по какой-то причине не приходилось оценивать рост личинок в единицах веса».
Таким образом, младенец весом в семь с половиной фунтов за это же время стал бы весить семь тонн.
Альберт Тейлор остановился и снова перечитал это предложение.
Потом еще, уже в третий раз.
Таким образом, младенец весом в семь с половиной фунтов…
— Мейбл! — воскликнул он, вскакивая из кресла. — Мейбл! Иди сюда!
Он прошел в холл и, остановившись у нижней ступеньки лестницы, снова позвал жену.
Ответа не последовало.
Он поднялся наверх и зажег свет на лестничной площадке. Дверь в спальне была закрыта. Он открыл дверь и остановился, вглядываясь в темноту комнаты. «А, Мейбл, пожалуйста, спустись ненадолго. У меня возникла одна идея. Это насчет нашего ребенка».
Лампа на лестничной площадке бросала слабый отблеск на кровать, и он не без труда разглядел, что жена лежит на животе, закинув над головой руки и уткнувшись лицом в подушку. Она снова плакала.
— Мейбл, — сказал он, подходя к ней и касаясь ее плеча. — Пожалуйста, спустись ненадолго. Это может оказаться важным.
— Уходи, — сказала она. — Оставь меня одну.
— И ты не хочешь знать, что я придумал?
— О, Альберт, я так устала, — всхлипнула женщина. — Я так устала, что даже толком уже не понимаю, что делаю. По-моему, я больше не выдержу. Я, наверное, не вынесу всего этого.
Повисла пауза. Альберт Тейлор отвернулся от жены и, приблизившись к колыбельке, в которой лежал младенец, стал внимательно всматриваться в него. Было слишком темно, чтобы разглядеть лицо девочки, но, наклонившись, он смог различить звук ее дыхания — очень слабый и торопливый. «Когда время очередного кормления?» — спросил он.
— Кажется, в два часа.
— А потом?
— В шесть утра.
— Я покормлю ее оба раза. А ты пойди поспи.
Она не ответила.
— Мейбл, укладывайся-ка в постель и постарайся сразу заснуть, ты меня поняла? И прекрати беспокоится. На следующие двенадцать часов я все беру на себя. В противном случае при таком режиме у тебя произойдет нервный срыв.
— Да, — ответила женщина, — я знаю.
— Я вместе со своим пенсне, а заодно и с будильником немедленно отправлюсь в свободную комнату, так что ложись, расслабься и постарайся вообще забыть о нас. Договорились? — Он уже начал выкатывать колыбель из комнаты.
— О, Альберт, — снова всхлипнула жена.
— Ни о чем не беспокойся. Оставь все мне.
— Альберт…
— Да?
— Я люблю тебя, Альберт.
— Я тоже люблю тебя, Мейбл. А сейчас ложись спать.
В следующий раз Альберт Тейлор увидел жену лишь на другой день в одиннадцать часов утра.
— Боже правый! — воскликнула она, бросаясь вниз по лестнице прямо в ночной рубашке и шлепанцах. — Альберт! Да ты посмотри, сколько сейчас времени! Я же проспала не меньше двенадцати часов! Все в порядке? Что случилось?
Он спокойно сидел в своем кресле, курил трубку и читал утреннюю газету. Ребенок лежал в некоем подобии переносной люльки, стоявшей у его ног, и спал.
— Привет, дорогая, — с улыбкой проговорил он.
Она подбежала к люльке и заглянула внутрь. «Альберт, она что-нибудь поела? Сколько раз ты ее кормил? Очередное кормление должно было быть в десять часов, ты знал об этом?»
Альберт Тейлор неторопливо сложил газету в четверо и отложил ее на столик сбоку от себя. «Я кормил ее в два часа ночи и она съела не больше половины унции. Потом покормил еще раз в шесть, и на этот раз она поела лучше, уже две унции…»
— Две унции! О, Альберт, но это же чудесно!
— А последнюю процедуру мы закончили всего десять минут назад. Бутылочка там, на камине. Осталась всего одна унция. А она скушала три. Ну как? — Он гордо улыбался, явно довольный своим достижением.
Женщина быстро опустилась на колени и уставилась на младенца.
— Ты не находишь, что она похорошела? — неторопливо спросил он. — И личико округлилось, правда ведь?
— Это может показаться глупым, — ответила жена, — но мне кажется, так оно и есть. О, Альберт, ты просто чудо! Как тебе это удалось?
