— А мне кажется, ты, возможно, понимаешь, — сказал Дейв, — или начинаешь понимать. И все так или иначе станет ясно, Сэм, поверь моему слову.
— С этими сказками я что-то ничего не понимаю, — сказала Нэйоми.
— Одна из ее любимых, Сара — а она была любимой и у детей; тебе нужно понять это, поверь мне — была „Золотовласка и три медведя“. Ты знаешь эту сказку, но не знаешь, как некоторые в этом городе люди, которые стали взрослыми, банкиры, адвокаты, крупные фермеры, имеющие теперь целые парки лучших тракторов (тракторов фирмы Джона Диера), как они воспринимают эту сказку. Где-то глубоко в душе они сохранили ее в том варианте, в каком ее рассказывала именно Аделия Лортц. Возможно, кто-то из них рассказывал те же самые сказки своим детям, так и не узнав, что они могут звучать по-другому. Не хочется думать, что это так, но в глубине души я чувствую, что это так.
— У Аделии в этой сказке Золотовласка — это Плохая девочка, которая всегда поступает неправильно. Она приходит в дом Трех медведей и ломает все, что попадает ей под руку — стаскивает с окон занавески в комнате Медведицы, тащит выстиранное белье в грязь, рвет в клочья все журналы и деловые бумаги Медведя-папы, берет нож для разделки мяса и вырезает дырки в его любимом кресле. Потом она в клочья рвет все их книги. У Аделии любимое место в ней было, когда Золотовласка испортила книги. И никакой каши на самом деле она не ела! А вот в сказке у Аделии — да! В ее варианте сказки Золотовласка взяла где-то высоко на полке крысиный яд и подсыпала в кашу, как сахарную пудру. Она совсем не знала, кто живет в этом доме, но всех их она хотела убить, просто потому, что она была Плохим Ребенком.
— Какой ужас! — воскликнула Нэйоми. Ее уравновешенности и спокойствия — как не бывало, первый раз за все время. Она прижала руки к губам, а широко открытые глаза устремились на Дэйва.
— Да. Было ужасно. Но это не конец. Золотовласка так устала от того, что все крушила и ломала в доме, что когда она поднялась наверх, чтобы разделаться с их спальнями, она заснула в кроватке Медвежонка. И когда Три Медведя вернулись домой и увидели ее, они бросились на нее — именно так Аделия обычно и говорила — они бросились на нее и тут же съели эту гадкую Плохую девочку. Сначала они принялись за ее ноги, а она тем временем кричала и вырывалась. И вот осталась съесть только голову. Но ее они пока не стали трогать, потому что знали, что она сделала с их кашей. По запаху они определили, что там яд. „Они умели делать это, дети, потому что это были медведи“, — обычно объясняла Аделия, и все дети — ее Послушные детки обычно начинали понимающе кивать своими головками, потому что теперь они знали, что к чему».-И они отнесли голову Золотовласки вниз, на кухню, сварили ее и съели ее мозги на завтрак. И все они согласились, что было очень вкусно… и с тех пор жили они счастливо.
4
На веранде установилось гнетущее, почти гробовое молчание. Дейв протянул руку, чтобы взять стакан воды, но стакан чуть не упал с перекладины — так дрожали его пальцы. В последний момент он удержал его, ухватил обеими руками и с жадностью начал пить. Потом поставил стакан и сказал Сэму: «Ты удивлен, что мои запои не поддаются контролю?»
Сэм покачал головой.
Дейв посмотрел на Нэйоми и сказал: «А ты теперь понимаешь, почему мне никогда так и не удавалось рассказать эту историю? И почему я устроил все в той комнате?»
— Да, — проговорила она дрожащим, едва слышным голосом, почти шепотом. — И мне кажется, я догадываюсь, почему ребятишки тоже никогда ничего не говорили. Потому что бывают вещи слишком… слишком чудовищные.
— Для нас, может быть, да, — сказал Дейв. — А для детей? Не знаю, Сара. Не думаю, что дети могут без труда и с первого взгляда распознать чудовище. Родители-то им, конечно, рассказывают, как сделать это. Ну, а у нее к этому был свой подход. Вы помните, я говорил вам, она предупреждала детей, если вдруг приходил кто-то из родителей, и тогда у них был такой вид, будто они просыпаются после глубокого сна. Они на самом деле спали, но как-то странно. Во всяком случае это не был гипноз, я думаю, что нет — но это было похоже на гипноз. И когда они уходили домой, они уже не помнили, по крайней мере на уровне сознания, ни о сказках, ни о тех картинках. Но мне кажется, что в подсознании у них оставалось очень много, так же как подсознательно Сэм знает, кто этот Полицейский из библиотеки. Я думаю, они и сегодня помнят — эти банкиры, адвокаты и крупные фермеры, которые когда-то были у Аделии Послушными детьми. Они до сих пор у меня перед глазами — в фартучках, коротких штанишках, на своих маленьких стульчиках. Они смотрят на Аделию, которая находится в центре круга, л их огромные и круглые глаза как блюда для пирожков. И мне кажется, что когда наступит темнота или поднимется сильный ветер, или во сне увидят всякие кошмары, они снова становятся детьми. Тогда, наверное, открываются двери и они видят Трех Медведей — Трех Медведей, ее, Аделии — когда они своими деревянными ложками зачерпывают из головы Золотовласки ее мозги, и когда Медвежонок расхаживает по дому, натянув на свою голову напоминавший парик с длинными золотыми локонами скальп Золотовласки. Тогда, я думаю, они просыпаются, взмокшие от болезненного страха. Вот что она оставила нашему городу. Мне кажется, она оставила наследство непостижимых ночных кошмаров.
Но я еще не дошел до самого страшного. Видите ли, те сказки — а, в общем-то иногда и картинки, — но, в основном, именно сказки — могли вызвать у ребенка приступ истерики, некоторые теряли сознание или вообще отключались. И когда такое происходило, остальным она говорила: «Откиньтесь назад и отдохните, пока я отведу Билли… или Сандру… или Томми… в ванную комнату и пока ему не станет лучше.»
И тоща они бывало одновременно уронят головки. Как будто все поумирали. Когда я увидел это в первый раз, я подождал минуты две после того, как она увела из комнаты одну малышку, встал и подошел к их кружку. Сначала я пошел к Вилли Клеммарту.
— Вилли! — прошептал я и потрогал его по плечу. — У тебя все о'кей. Вилл? — Но он так и не шелохнулся, поэтому я посильнее потрепал его по плечу и назвал по имени. Он по-прежнему не шелохнулся. Я слышал, как он дышит — немного посапывая, как это часто бывает у ребят, вечно бегают простуженные — но все равно можно было подумать, что он мертв. Веки у него были приоткрыты, но мне были видны только белки, а с нижней губы свисала длинная слюна. Я перепугался и подошел еще к трем или к четырем ребятишкам, но ни один из них не взглянул на меня и не издал ни одного звука.
— Ты хочешь сказать, что она заворожила их, да? — спросил Сэм. — Они были как Белоснежка, после того, как она съела отравленное яблоко?
