Лайл, вопреки ожиданиям, не рассмеялся, а помрачнел.
— Я, по-твоему, не чернокожий, потому что цитирую Китса? Потому что хорошо говорю? Одни белые правильно говорят? Одни белые наизусть знают Китса? Черные знают только Айса Ти? Я не черный, потому что не одеваюсь как сутенер, не разъезжаю в машине, как гангстер, не увешан цепями, не сижу на веранде, накачиваясь сорокаградусным пойлом?
— Эй, полегче! Я просто...
— Понятно. Просто слышал о черных по Эм-ти-ви, а тех, кто не укладывается в картину, считаешь черными снаружи, белыми внутри. Не только ты. Многие черные смотрят на меня точно так же. Даже родной брат.
Давайте разберемся — с тобой, с ним, со всеми. Мы живем в мире белых, и, если я в нем добиваюсь успеха, это вовсе не означает, что хочу стать белым. Не имею ученой степени, но вполне ее заслуживаю, прослушав кучу лекций, получив хорошее образование. Я не прислужник белых, занятый афроамериканскими исследованиями[19], и не дядя Том, отказывающийся соответствовать худшим представлениям о черных.
— Ух ты! — Джек вскинул руки вверх. Неожиданно напоролся на мину. — Извини. Не хотел тебя обидеть.
Лайл закрыл глаза, глубоко вдохнул, выдохнул, снова открыл.
— Знаю. Ты этого не заслужил. Прости.
— Я извиняюсь, ты извиняешься... — Джек встал, протянул ему руку. — Значит, мир?
— Мир, — смущенно улыбнулся Лайл, ответив на рукопожатие. — До завтра. Соберу первую половину твоего гонорара.
Джек залпом допил пиво и направился к выходу, про себя отметив: у Лайла Кентона короткий запал.
Как только Джек вышел за дверь, Лайл схватил Чарли за руку, потащил к комнате, где стоял телевизор.
— Ты должен посмотреть...
Он вырвался.
— Эй, брат, ты чего это? Зачем на Джека наехал?
Лайл тоже был расстроен. Замечание насчет «белого» подействовало словно красная тряпка.
— Разозлился немножко... Нет, сильно... Принес извинения.
— Взбеленился, когда он сказал, что надо отвечать делом на дело?
— Нет, конечно.
Не взбеленился... обиделся. Видно, поэтому и взорвался на замечание о «самом белом из черных».
Лайл себя не обманывает. Он жулик, но не мерзавец. Не гоняется за неимущими бедными вдовами и сиротами. Его рыбки — скучающие наследницы, нувориши-художники, жаждущие пощекотать нервы яппи[20], вдовствующие матроны, желающие прогуляться с дохлыми пуделями на просторных дворах Потустороннего мира. Иначе эта публика потратит деньги на поездку в Лас-Вегас, очередное меховое манто, бриллиант, последнюю престижную игрушку. Многие клиенты никогда не обедают дома, но просто обязаны иметь на кухне суперморозильник.
— А про телик чего молчал, как в ЦРУ на шмоне?
— Это наше дело. Его не касается.
Вдобавок не хочется отвлекать Джека мелкими проблемами. Главное, чтоб он избавил их от мадам Помроль.
— Смотри.
Лайл остановился в дверях. Чарли увидел на телеэкране баскетбольный матч.
— Ага, мультики кончились. Что ты сделал?
— Ничего. Само переключилось. — Лайл пристально смотрел на брата. — Хорошо. Что еще интересного видишь?
Тот перевел взгляд на пол.
— Монтажные платы, кабели... В моем хозяйстве шарил?
Лайл покачал головой:
— Вытащил из телевизора.
— Из нутра?
— Как только ты ушел, я его разобрал. Почти целиком ящик выпотрошил. Не осталось практически ничего, кроме трубки, а он как работал, так и работает. Кстати, выключенный из сети.
У Чарли кадык заходил ходуном.
— Шутишь?
— Если бы.
Лайл почти целый день старался привыкнуть к свихнувшемуся телевизору, но в животе до сих пор екает.
— Эй, — протянул Чарли, глядя на экран, — кто это играет? — Он шагнул к телевизору. — Вроде... точно — Мэджик Джонсон за «Лейкерс».
— Разглядел наконец-то.
— Что это за канал — «Классика спорта»?
Лайл сунул ему пульт дистанционного управления:
— Загляни на другие. Посмотри, что будет.
Перебирая кнопки, Чарли остановился на Си-эн-эн, где две говорящие головы обсуждали «ирангейт»[21].
— Что за бодяга?
— В то время ты был слишком маленький. — Лайл и сам почти ничего не помнил. — Давай дальше.
Следующий канал показывал крупным планом длинноволосую блондинку, которая проливала обильные слезы так, что грим по щекам растекался.
Чарли выпучил глаза:
— Неужто...
— Тэмми Фэй Бейкер, — подтвердил Лайл. Знал, что будет дальше, и все-таки во рту пересохло. — Продолжай.
Спортивный канал уже транслировал футбольный матч.
— Гляди, «Джайантс»! За боковой линией вроде снег...
— Правда, снег. Посмотри на защитника.
— Симмс? Да ведь он не играет за...
— Давно не играет. Дальше.
Чарли начал быстрее нажимать на кнопки, на экране мелькала программа новостей, где обсуждалось выдвижение Борка в Верховный суд, «Человек дождя», предвыборная реклама «Дукакис — президент», потом на сцене заскакали два парня с косичками.
— "Милли Ванилли"? — воскликнул он. — «Милли Ванилли»? Мы что, вернулись в прошлое?
— Мы — нет, а ящик, кажется, да. Программы конца восьмидесятых годов.
Лайл стоял рядом с братом, глядя, как «Милли Ванилли» трясут космами и синхронно напевают «Знаешь, девочка, это правда», и почти ничего не слыша. Голова была слишком занята поисками объяснения, перелопачивая все известное и пережитое за тридцать лет.
— Ну, теперь ты мне веришь? — спросил, наконец, Чарли. — К нам въехало привидение.
Лайл отказывался сесть в этот поезд. Надо подавить тошнотворную тревожную дрожь внутри, сохранять спокойствие, рационально мыслить.
— Нет. Любой бред должен иметь разумное объяснение.
— Ну ты даешь! Сам потешаешься над лопухами, которые верят в полную лажу, называешь верующими маньяками, а сам точно такой же.
— Не мели чепуху.
— Правда! Сам себя послушай. Ты — неверующий маньяк! Когда что-то случается не по-твоему, ты его в упор не видишь, даже если оно тебе прямо на голову свалится!
— Вижу, что телевизор работает без питания и показывает программы восьмидесятых годов. Только не собираюсь сразу же объяснять это вмешательством сверхъестественных сил, вот и все.
— Тогда, может, оттащим ящик к ученым, пускай поглядят, разберутся, в чем дело.
К ученым... Это еще что такое? Где ты найдешь «ученых», Чарли?
— Сам утром разберусь.
— Давай, — кивнул младший брат. — А я не хочу с ума спятить. Пойду почитаю немножечко.
— О привидениях?
— Нет. Священное Писание.
Лайл смотрел вслед Чарли, поднимавшемуся по лестнице, почти жалея, что не имеет такого успокоительного.
Ничего, кроме взбесившегося телевизора.
