Тут голос рассказывающего непременно становился глуше, глаза расширялись, и озадаченный взор устремлялся куда-то за спины слушателей в темный угол, точно оттуда уже вылезала страшная образина. Тогда всем становилось страшно и в то же время приятно, что они тут неуязвимы…
— А что, если нам устроить гадание, — предложил кто-то.
Идею подхватили. Так как ни зеркала, ни свеч нельзя было достать, прибегнули к более простому способу: наполнили стакан водою и бросили туда обручальное кольцо. Гадающему полагалось в полночь смотреть через воду на кольцо на дне стакана до тех пор, пока там не появится лицо или что-то другое…
Первым согласился гадать Ян. Чтоб обеспечить ему необходимое при этом гадании одиночество, фельдфебель уступил свою каморку. Остальные участники расположились тут же за дверью, чтобы, во-первых, Яну не было страшно (на случай появления образины), во-вторых, чтобы он сейчас же мог их позвать, если что-нибудь увидит. Очутившись один в каморке со стаканом и кольцом, Ян приступил к опыту, в успех которого мало верил.
Полной тишины не было. Из-за двери иногда доносились тихие, полушепотом сказанные слова, которыми обменивались товарищи. Ворочались во сне на кроватях и разноголосо сопели и вздыхали остальные уснувшие солдаты. Звуки сливались, и по истечении некоторого времени у Яна создалось впечатление, что ночь в казарме — это большое бесформенное существо, шевелящееся где-то тут рядом и дышащее на разные лады. Оно всхрапывало и откашливалось…
Глаза Яна фиксировали обведенный золотым ободком кружок на дне стакана — пока что там ничего не было. Лезли в голову воспоминания и мечты — одно с другим перепутывалось. Потом вроде бы сонливость навалилась — пришлось прилагать усилия, чтоб не заснуть. И вдруг — он чуть не вскрикнул! — в обрамленном золотым ободком пространстве появилась девушка… Да, это была она — не было никакого сомнения! В светлом платье, защитив ладонью лицо как бы от солнца, она стояла у крыльца и смотрела куда-то вдаль. Он видит только нижнюю часть ее лица: верхняя была закрыта как бы тенью от ладони.
Это было так странно, и Ян все время боялся, что она вот-вот исчезнет, но этого не произошло. Тогда, вдоволь насмотревшись, он рискнул оторвать от нее взор и взглянул на потолок в полной уверенности, что теперь, когда он снова взглянет в стакан, ее уже не будет. Он взглянул — она все еще была там. Тогда, не отрывая взгляда, тихим голосом он позвал дежуривших за дверью товарищей. Они вошли, а он жестом указал на стакан. Сколько ни смотрели, нагнувшись за его плечами, товарищи, ничего не видели на дне стакана. Ян встал, прошелся по каморке из угла в угол, снова заглянул в стакан — образ девушки исчез.
В 1918 году я расстался с братом и, повинуясь смутным зовам сердца, уехал на Дальний Восток. И когда, сорок лет спустя, я ехал к нему, чтобы впервые встретиться после долгой разлуки, смерть унесла его незадолго до моего приезда, и я так и не успел спросить его, похожа ли на ту девушку «в ободке» женщина, с которой он прожил всю жизнь?
(Из письма друга)
… Когда моя мама была девушкой, пришло время думать о замужестве. У нее был кавалер, и, возможно, что она и вышла бы за него. Но надо же было ей вместе с матерью в ночь на день Андрея Первозванного затеять гадание. Что они там делали, как гадали, не знаю, но только видит мама во сне: к окну, у которого она сидит, подъезжает на лошади военный и просит поесть. Мама дала ему пирога, а про себя подумала: «Какой некрасивый» (мой отец был рябоват). А мать ее (моя бабушка) в ту же ночь видела во сне, что моя мама и ее кавалер идут рядом, и вдруг какой-то большой шар с пылающими буквами «ВЕРА» разделил их.
Прошло два-три месяца, и на вечеринке мою мать знакомят с приехавшим с Дальнего Востока в отпуск старшим унтер-офицером. Она, говорит, чуть не потеряла сознание: это был тот, кого она видела во сне. Мой отец сразу же стал свататься и получил согласие, так как с прежним кавалером произошла размолвка из-за веры: мать была православной, а он католик и хотел увезти жену после свадьбы в Польшу.
Муж и жена. Беженской волной во время гражданской войны их забросило в г. Харбин. Муж, бывший офицер, устроился сторожем в известной тогда по всему Дальнему Востоку фирме «Чурин и K°». Жалования сторожа не хватало; жена, сколько могла, подрабатывала, давая уроки музыки. Жили скромно. От прежней привольной жизни на родине у них остались только золотые часы мужа. И служили им эти часы не столько, чтобы время узнавать, а вроде запасного капитала: как только не хватало денег, чтобы за квартиру заплатить, жена закладывала их в ломбард, а потом при первой возможности опять выкупала. И так их выручали часы в тяжелые моменты жизни, что они даже не знали, как бы жили без них. И представьте себе испуг этой женщины, когда она однажды хватилась, а часов на обычном месте не оказалось — исчезли. Перерыла всю квартиру (не так уж велика — одна комната) — нет часов!
Что тут делать? Вспомнила, что бабушка в таких случаях советовала в воду смотреть. Торопливо налила в миску воды, поставила эту миску на стол и стала в нее глядеть долго-долго… И вдруг увидела в воде лицо знакомого человека, который утром того же дня к ней заходил.
— Вор! Вот кто украл! — решила она и побежала в полицейский участок.
По ее заявлению полиция произвела обыск у подозреваемого и нашла часы, которые тут же вернула владелице.
Эта история имеет свое продолжение. Владелица часов стала повторять свои опыты с чашей воды и обнаружила у себя довольно значительную степень ясновидения. Я был персонально знаком с ней и, к чести ее, могу сказать, что она не старалась извлекать какой-либо материальной выгоды из своей способности, а применяла ее для помощи людям.
Он был моим другом и братом, и нас объединяла тяга к Прекрасному. Почти всегда между нами были тысячекилометровые расстояния, и редко нам удавалось встречаться. Он был поэт в истинном значении этого слова, скромен и не любил много говорить, но из него исходил тот тихий свет, к которому тянутся люди, сами того не сознавая. В лютые годы сталинского лихолетья, когда меня бросили в тюрьму, я предчувствовал, что где-то в тяжкой неволе заключения пути наши сойдутся. Так оно и было — почти пять лет мы провели на Полярном Круге почти совсем рядом — в полукилометре друг от друга, за колючей проволокой… А потом встретились на воле и провели три дня в избушке лесника у опушки леса, на цветочной поляне… Мы садились под цветущий розовый куст и говорили, говорили, перебивая друг друга, о самом нам дорогом…
