Ник сидел за столом, делая записи в бог весть откуда взявшемся блокноте. Он даже не поднял взгляд, когда я вошла.
— И что там с ним?
Я быстро пересказала, что произошло с тех пор, как у меня появился тотем, а также мысли Уилла о необходимости пообщаться с Корой. По крайней мере Ник перестал писать.
— Ты стала сильнее?
— Да.
— И не знаешь, почему?
— Нет.
Он встал.
— Поехали, поговорим с ней.
Я посмотрела на часы. Почти четыре утра.
— Не рановато ли для посещений?
— Ты сказала, что она старая — значит уже встала.
Так как он уже пошел к двери, я поторопилась следом.
На востоке еще даже не забрезжили первые проблески рассвета, когда Ник припарковался перед небольшим коттеджем в нескольких километрах от Фэрхейвена. Однако окна светились, и когда мы вышли из машины, дверь открылась. На пороге стояла красивая молодая женщина, которая словно ждала нашего приезда.
Кожа у нее была оливковая, а не оттенка корицы, как у Уилла, но волосы, струившиеся черной рекой до талии, были такими же темными. Черные глаза с густыми ресницами смотрели на нас с любопытством, но она не произнесла ни слова, просто ждала. Вот тебе и элегантное старение: древняя знахарка Уилла выглядела ни днем старше двадцати пяти.
— Мы бы хотели поговорить с Корой Копвей, — сказала я.
— Моя бабушка на прошлой неделе отправилась к праотцам.
Черт. Если Кора мертва, мы в полной заднице.
— Примите соболезнования. Уилл Кадотт сказал, что она могла бы нам помочь.
— Профессор! — На лице незнакомки расцвело выражение чистого удовольствия. — Бабушка часто о нем рассказывала. Он с вами не приехал?
— Его вызвали по делу.
Мы постояли молча: она — на крыльце, мы с Ником — во дворе.
— Что ж… — начала я.
— Вы не возражаете, если мы взглянем на кое-какие книги вашей бабушки? — спросил Ник.
— Нет, конечно. Она была бы счастлива помочь друзьям профессора Кадотта.
Женщина шире распахнула дверь. Когда она пошевелилась, послышался звук, похожий на тихий перезвон колокольчиков. Ее руки обвивали золотые браслеты, в волосах запутались сережки из красного, синего и желтого бисера. Их цвета перекликались с юбкой по щиколотки и крестьянской блузкой в оборках. Я заметила блеск браслета на ее лодыжке и нескольких колец на пальцах босых ног.
— Я Лидия.
— Элиза Хановер, — ответила я. — А это Ник Франклин.
Она кивнула, приветствуя нас обоих.
Домик был красивый, полный индейской живописи и скульптур. В основном животные: медведь, лось, птицы, койоты и, конечно же, волки.
На одном столе лежали высушенные кости и нечто похожее на зубы. Комнату украшали свечи всех форм, размеров и цветов. На каждом столе стояли керамические чаши: в одних содержались порошки, в других — что-то непонятное.
Я учуяла свежескошенную траву, сандаловое дерево и свежевыпавший снег в морозную зимнюю ночь. Мне это напомнило Монтану в полнолуние, и впервые в жизни меня уколола тоска по тамошнему захолустью.
Вдоль стен тянулись книжные полки, до самого потолка заставленные томами с корешками всех цветов радуги. Стопки книг также громоздились на столах и полу, некоторые пристроились на мебели оттенков земли и закатного неба: коричневато-красного, песочного, лазурного, желтовато-красного.
— Красота какая, — выдохнула я.
— Спасибо. — Лидия вошла в комнату следом за мной. — Бабушка оставила дом мне, за что большое ей спасибо. Ее смерть — большая утрата для общины оджибве.
— Уилл сказал, что она была довольно знающей.
— Очень. Она обучала меня, но еще так много надо узнать.
А вот это хорошие новости. Может, у нас все не так уж плохо.
— Нас интересует информация о шаманских тотемах с мистической силой, — сказала я.
— Какого рода силой?
— Превращающей тело.
Её взгляд стал пронзительным.
— В кого?
— В волка.
— Вендиго, — прошептала она, и одна из свечей зашипела и погасла, оставив лишь струйку дыма.
— Ненавижу, когда это происходит, — пробормотала я.
Лидия чиркнула спичкой и снова подожгла фитилёк. Пламя загорелось ровно и уверенно.
— Что такое вендиго? — спросил Ник.
— Великий Каннибал, — ответила Лидия. — Оборотень оджибве.
Ник, кашлянув, отвернулся так, чтобы Лидия не могла его видеть, затем показал на свои зубы.
Я нахмурилась, размышляя. На единственной жертве, которую мы видели, был след укуса. Но от человеческих зубов, не волчьих. И мясо не съели.
А что насчет тех, кого так и не нашли? Кто знает, а вдруг на них обнаружились бы следы укусов или выхваченные куски плоти — трудно сказать, не имея тел. Есть над чем задуматься.
Я покачала головой, показывая, что пока нам лучше придержать эту информацию при себе. Мы здесь для того, чтобы обсудить талисман, а не исчезновения.
— Итак, тотем… — напомнила я.
— Чтобы напитать амулет силой, требуется жертва.
— Кролик, — пробормотал Ник.
— Необычный выбор, — сказала Лидия. — Но кровь есть кровь. Из чего сделан тотем?
— Пластмассовый, — выпалил Ник, прежде чем я успела показать вещицу.
Он был прав, осторожничая. Фигурка — это улика, правда, пока не слишком ясно, о чем именно она свидетельствует. Но показывать тотем всем, как новорожденного младенца, возможно, неправильно.
— Тоже необычно, — продолжила Лидия. — Но бабушка всегда говорила, что важен не сосуд, а магия. Заключенная в пластмассе сила — вот что имеет значение. Заклинание, правильно произнесенное шаманом, способно сделать проводником что угодно. Однако людей с такого рода силой осталось немного.
— А Кора могла бы это сделать? — спросил Ник.
Лидия бросила быстрый взгляд в его сторону.
— Не будь она мертва.
Ник согласно кивнул, прежде чем спросить:
— Полагаю, вы не знаете больше никого, равного Коре по способностям?
— Нет, но могу поспрашивать.
— Был бы вам признателен. — Ник вынул из кармана визитку и протянул Лидии. — Можете связаться с нами по этому номеру.
Я взглянула на книги.
— Здесь есть издания по шаманской трансформации?
— Я таких не видела, но это не значит, что их там нет. Поищите сами, не стесняйтесь.
— Я гляну. — Ник двинулся к ближайшей стопке.
В комнате воцарилось молчание. Мы с Лидией улыбнулись и отвели друг от друга взгляды. Что теперь?
У меня всегда плохо получалось заводить друзей. Превращение в оборотня и ссылка в уединенную лабораторию в Монтане этот навык не улучшили.
Подойдя к окну, я выглянула наружу. Лес подступал к самому коттеджу. Большинство людей испытали бы клаустрофобию, но меня деревья успокаивали: одновременно и убежище, и уединение.
