– Если бы каждый человек проживал десять лет без единой царапины, я бы умер нищим, – говорил Пал Палыч.
Клиентов было много, каждый платил страховые взносы и стремился к той самой заветной мечте. Часть из них (процентов двадцать пять) не справлялись с задачей и оформляли страховые случаи. Другая часть (чуть больше тридцати процентов) переставала платить или по каким-то иным соображениям выбывала из гонки. Оставалась третья часть, последние сорок пять процентов. Они держались до победного. Когда подходил срок, приходилось им платить. И вот тут возникал деликатный момент: платить всем Пал Палыч не хотел.
В начале каждого финансового года мы собирались в его кабинете и составляли план по клиентам. «Счастливчики» были на мне – те, у кого подходил срок. Потом еще были «спринтеры» – их устраняли на пятом году страховки – и «неудачники», те, кому просто не повезло оказаться на кончике карандаша Пал Палыча. Все они должны были исчезнуть, согласно годовому плану, и превратиться в еще одну строчку еженедельного отчета.
Это сохраняло баланс компании и приносило каждому из нас неплохой доход.
Каждый отчет я составлял с невероятным удовольствием. Это вам не тыкать по кнопкам, придумывая отговорки или щедро рассыпая по тексту канцеляриты. Тут надо знать, о чем пишешь. Хотя история с глазами оставалась за кадром, радужные оболочки с их бледным сиянием и капельками души стояли перед моим внутренним взором.
Катины глаза я тоже хорошо помнил. Даже когда поставил в отчете последнюю точку.
Через большое стекло мне было отлично видно нашу приемную. Из четырех менеджеров на месте только двое. Время обеда, все дела.
Входная дверь отворилась, вошла девушка в темных очках и пуховой куртке, в брюках, коричневых сапожках. Типичный молодежный стиль. На плече – коричневая же сумка, по привычной женской моде очень большая и явно неудобная. Светлые волосы спадают на лоб, на затылке собраны в хвостик…
…Я сообразил, что пялюсь на нее во все глаза.
Катя, Катя, Катерина, мать ее.
Те же лицо, волосы, прическа. Та же походка и одежда. Сумка эта…
Девушка огляделась (я похолодел, забыв, что со стороны приемной мое стекло – всего лишь большое зеркало), направилась к одному из менеджеров. Спросила у него что-то. Менеджер беззаботно кивнул в мою сторону.
Никогда не чувствовали себя загнанным зверем?
В затылке разлилась тяжелая тупая боль. Кончики пальцев задрожали. Я крепко сжал левой рукой карандаш, поднес его ко рту, погрыз тупой конец, заканчивающийся ластиком.
Если Катя сейчас войдет, я воткну ей этот карандаш в глаз. Прямо сквозь очки. А потом убегу. Буду бежать долго-долго, пока не умру. Есть ли другой выход?
Прошедшую ночь я провел в Катиной квартире, наслаждаясь сиянием ее мертвых глаз. Я все еще искал капельки души. Вглядывался. Рассматривал.
…Катя направилась в мою сторону…
Она не могла выжить. Я лично раскидал шесть мешков для мусора по разным свалкам города. А горчичные глаза теперь лежали в моей коллекции. Я прощался с ними, когда выходил сегодня из дома.
…Шаг, еще один. Катя прошла мимо, остановилась у двери Игоря Сергеича. Постучалась, зашла внутрь…
Выдох.
Всегда имеется разумное объяснение.
Я склонился над ноутбуком. Открыл Катину папку, пробежался по файлам. Поиск – дата – просмотр – Интернет – поиск анализ.
Вариант первый – я перепутал клиента. Убрал кого-то не того – похожего. Какую-нибудь Катину подругу. Ну, предположим, подруга заскочила в гости, держала под рукой телефон с Катиным номером, носила ее вещи, и цвет глаз у них совпадал. Звали ее, например, Вера или что-то вроде того.
Вариант второй – Катя ожила. Бывает же так, что разделанные на множество частей люди оживают. Особенно в каких-нибудь фильмах ужасов. Я ухмыльнулся.
Вариант третий – у Кати есть сестра-близнец. Такая, которая не упоминается ни в одной анкете, ни в одной записи ЗАГСа, нигде и никогда не светилась на фотографии со своей сестрой, не упоминалась в телефонных разговорах, не имеет странички в Фейсбуке или блога в ЖЖ.
Честно говоря, по сравнению с первыми двумя вариантами этот показался правдоподобным. Я потер виски, пытаясь задавить тугую, глухую боль.
Как-то не сходилось.
Спустя несколько минут дверь кабинета Игоря Сергеевича отворилась. Катя прошла по коридору, обратно в приемную, задержалась у менеджера, что-то спросила, кивнула и вышла.
Я рванул следом. Толкнул плечом дверь, вывалился на улицу, огляделся. Коричневые сапожки выделялись на белоснежном покрывале нечищенного зимнего тротуара. Катя подошла к автомобилю – ярко-красному «Рено Сандеро», открыла дверцу.
Вдруг в голове мелькнула мысль: я не увидел ее глаз. Эта мысль зародилась и начала жечь, словно я прислонил палец к нагревающейся конфорке да все никак не хотел его убирать.
Какого цвета ее глаза? Что скрывается за темными очками? Что-то редкое, ценное и красивое? Может быть, там будут те же самые глаза, которые я видел вчера?
Может ли такое случиться?
Я бросился к своему автомобилю, перебежал через дорогу, срезая путь, запрыгнул в салон. Все это время я не сводил взгляда с Кати. Она села в авто, завела мотор.
У меня дрожали руки. Я глубоко вздохнул, стараясь справиться с волнением.
Кем бы там она ни была – Катей, ее двойником, призраком, черт бы его побрал – я разберусь. Мне просто надо будет заглянуть в глаза.
Вообще говоря, я не собирался убивать людей. Мне хватало кошек. Может быть, я бы вообще подавил скрытое желание разглядывать чьи-то радужки, пытаясь откопать в них сакральный смысл бытия. Не знаю. Жизнь не повернуть вспять, а исправить какие-то поступки чрезвычайно сложно.
Я точно помню тот момент, когда совершил свой самый главный поступок: однажды ночью Пал Палыч пришел за моей мамой.
Как я уже говорил, мама тоже купила страховку и исправно платила взносы почти пять лет. Она попала под категорию «спринтеров», стала строчкой в отчете, пустым окошком для комментариев, которое следовало заполнить.
Пал Палыч в то время еще только начинал регулировать доходы компании таким вот способом, поэтому действовал самостоятельно.
Он, конечно, бог в продаже страховки, но убивал людей скверно. Я проснулся от того, что в зале слышались возня, сопение, грохот передвигаемой мебели. Я вышел из спальни, прошел по темному коридору, который разрезало надвое прямоугольное пятно света из зала, и увидел Пал Палыча. Я хорошо знал его. Мы висели с ним бок о бок на многих плакатах вдоль Невского и Обводного, на Фонтанке и даже на здании Мариинского театра.
