— Милдред, — повторил я, — Милдред.
Она глубоко вздохнула, но не проронила ни слова. Энн легонько дотронулась до ее руки и прошептала:
— Вам лучше ответить.
— Милдред! — упорно звал я.
— Что? — наконец сумела выдавить миссис Сентас.
На моем лице появилось выражение крайнего отчаяния.
— Милдред, — произнес я срывающимся шепотом, — боже мой, Милдред, где же ты?
— Ох! — Миссис Сентас смотрела на меня с немым ужасом и дрожала так сильно, что стул под ней ходил ходуном.
— Милдред. — Я с мольбой протянул к ней руку.
— Нет! — всхлипнула она и отпрянула назад.
— Милдред! — Я продолжал тянуться к ней.
— Прекратите это! — пробормотал Сентас.
Я дотянулся до дрожащей и холодной как лед руки миссис Сентас и взял ее. Миссис Сентас тихо застонала и попробовала высвободить свою руку. Но не тут-то было. Я держал ее достаточно крепко.
— Прости меня, Милдред, — сказал я жалобным, плачущим голосом, — видит бог, я виновата, прости меня, дорогая.
Сентас вытаращил глаза и попытался встать. Но Энн была начеку и не допустила бегства муженька.
— Милдред, — сказал я, — ты что, не узнала меня? Это же я, Элен.
— Прекратите это дурацкое представление! — прошипел Сентас.
Я опустил руку его дражайшей половины, сел очень прямо и внезапно открыл глаза. И посмотрел на него.
— Пошли отсюда, — сказал Сентас жене, считая, что я уже проснулся и представление окончено.
— Гарри, — позвал я неприятным, скрипучим голосом.
— Слушай, парень, — начал он, но тут же замолчал, осознав, что я все еще в трансе.
— Гарри, — сказал я, — Гарри Сентас. — Мои зубы сами собой сжались, воздух прорывался сквозь них со свистом. — Черт бы тебя побрал, Гарри Сентас, ты проклятый ублюдок, сукин сын! — Я закрыл глаза и вытер их рукой. — Бог мой, что я тебе сделала? — разрыдался я. Потом я поднял голову и протянул дрожащие руки к Гарри Сентасу, по моим щекам текли ручейки слез. — Гарри, за что? Почему ты это сделал, Гарри?
С хриплым воплем Сентас опрокинул на меня стол. Я вместе со своим стулом свалился на пол.
Я снова стал самим собой. Только слух и зрение вернулись не сразу. Перед глазами вспыхивала картинка, потом она гасла и появлялась следующая. Вот Сентас с перекошенным от лютой ненависти лицом рвется ко мне, его жена изо всех сил удерживает его, затем темнота, потом я увидел Энн, тяжело поднимающуюся со стула и направляющуюся ко мне. Комната плыла и кружилась. Горло пересохло, мне страшно хотелось пить. Голова раскалывалась от пульсирующей боли.
— Дорогая, — с трудом выговорил я, всматриваясь в испуганное лицо Энн, стоявшей рядом со мной на коленях.
— Черт бы вас всех побрал! — вопил разъяренный Сентас. — Я не намерен больше терпеть трюки этого ублюдка! Отпусти же меня, я его по полу размажу! — Последнее относилось уже к жене, которая мертвой хваткой вцепилась в его руку и не давала подойти ко мне.
— Прекрати, — всхлипывая, молила она, — перестань!
Я не могу восстановить в памяти последовательность событий между моим падением на пол и их уходом из нашего дома. Время бежало, мягко говоря, не вполне обычно, оно двигалось какими-то странными скачками. Все еще лежа на полу, я посмотрел на бушующего Сентаса и его истерически рыдающую жену и удивился, как ей удается удерживать этого буйвола на месте. А в следующий момент их уже не было в доме. И лежал я не на полу, а на диване, и Энн осторожно обтирала влажным и очень холодным полотенцем мое разгоряченное лицо.
— Воды! — Это было первое слово, которое я сумел произнести.
Полагаю, такой же голос был бы у заблудившегося в пустыне странника — тихий и хриплый. Должно быть, я выглядел далеко не лучшим образом, потому что Энн почти бегом устремилась в кухню и принесла самый большой из имеющихся в наличии стакан с водой. Я осушил его одним глотком.
Затем я вздохнул и расслабился.
— Как хорошо, — прошептал я, — знаешь, а ведь я совсем забыл.
— О чем? — Энн смотрела на меня с откровенным испугом, опасаясь, не поехала ли у меня крыша.
Я улыбнулся и похлопал ее по руке. Смеяться просто не было сил.
— Я забыл, как нам, медиумам, после сеанса всегда хочется пить. — Еще раз слабо улыбнувшись, я поинтересовался: — Что здесь произошло?
Энн подробно пересказала мне все события, стараясь не упустить ни одной детали.
— Неудивительно, что они ушли, — заметил я.
— Очень громко ушли, я бы сказала, — вымученно улыбнулась Энн. — Сентас грохнул дверью так, что дом едва не рухнул. Даже о своей собственности не подумал. — Она несколько секунд помолчала и добавила: — Веселенькое у нас лето.
Я в ответ криво улыбнулся. После всего случившегося чувство юмора уже не особенно помогало. Мы прижались друг к другу и некоторое время сидели молча, думая каждый о своем. Я чувствовал, что ко мне снова возвращается гнетущее чувство страха.
— Энн, — сказал я, — мне кажется, я знаю, почему Сентас так разбушевался.
Она внимательно всматривалась мне в лицо, вопрос явно вертелся у нее на языке, но она так и не задала его.
— Элен Дрисколл никогда не уезжала на восток, — медленно начал я, — она вообще никуда не уезжала. Потому что умерла здесь. И убил ее Гарри Сентас.
— Что?!
— Могу поклясться! Все сходится. Если бы он знал, что она живет где-то на востоке, он не стал бы так нервничать. Я имею в виду сегодняшний инцидент.
— Не знаю... А может быть, все не так страшно?
— Что ты имеешь в виду, дорогая?
— Я подумала, наверное, у Сентаса была связь с Элен Дрисколл, он решил, что тебе все стало известно, и боялся, что ты начнешь его шантажировать. А в то, что ты медиум, он, по-моему, не поверил.
— Мне тоже кажется, что не поверил, — подумав, согласился я, — но, если все так, как ты говоришь, он слишком уж нервничает. Я верю, что он действительно спал с Элен Дрисколл. Но я также уверен, что он убил ее и написал от ее имени письмо, чтобы все подумали, будто она и в самом деле уехала в Нью-Йорк. И он оказался прав. Никто ничего не заподозрил.
— Но... где же она?
— Вероятно, похоронена где-нибудь в укромном месте.
Энн вздрогнула и зябко поежилась.
— Это просто ужасно, — пробормотала она, — но мы все-таки не можем быть уверены. Если она действительно мертва, у полиции все равно нет никаких доказательств.
Я почувствовал, что она намеренно акцентирует свое внимание на поверхностных деталях, чтобы не вдаваться в главное — в то, что со мной общается призрак. Даже после смерти Элен Дрисколл я ее вижу и слышу.
— Ты права, — вздохнул я, — не приходится сомневаться, что над моими свидетельскими показаниями в суде в лучшем случае посмеются, ну а в худшем — я окажусь на приеме у психиатра.
