Где теперь следовало искать девушку? Место, в котором она исчезла, было тщательно огорожено и считалось нечистым. Однако туда запустили собаку на веревке — и она воротилась живой, только очень напуганной. Что было за этой невидимой дверью? Куда вела она? Это было никому неведомо. С каждым днем Букашин все более и более менял свои очертания. Бывшие прежде узенькие улочки, на которых в свое время и двоим-то было не разминуться, вдруг сделались просторнее иных столичных проспектов, пересечь их удавалось лишь за длительное время, и противоположные дома в это время то вообще терялись из виду, то вдруг оказывались на расстоянии вытянутой руки. Более того, отдельные строения, прежде расположенные на равнине, вдруг оказались парящими друг над другом, так что для того, чтобы дойти до соседнего двора, приходилось идти извилистыми тропками. Путешественник оказывался то в небесной крутизне, то где-то во рву. Старик Передрягин пытался втолковать согражданам, что в результате смены законов природы произошло изменение пространственно-временной метрики, что таким образом сделалось возможным реально проходить сквозь различные измерения. Однако букашинки, быстренько сбегав за метриками своих детишек, в два счета доказали, что старик брешет почем зря, а прав, скорее всего, батюшка Одихмантий, наглядно объяснив прихожанам, что происходит обычный Армагеддон, сиречь, светопреставление, к которому нормальный христианин должен готовиться с самого рождения. Но факт оставался фактом, для того, чтобы от клуба, где происходил сбор ополченцев, добрести до подвала бывшего мининого кафе, что прежде занимало не более пяти минут неспешного хода, воистину пришлось брести трое суток, а возможно даже и больше.
Местность вокруг была не просто сильно пересеченной — она была гиблой. Отец Одихмантий, шествуя впереди отряда, не успевал добавлять ладан в кадило, его рука, кропящая святой водой попадавшиеся на пути разломы, ущелья, завалы и буераки, буквально отнималась. И хоть все эти средства не очень-то и помогали преодолевать препятствия, однако с помощью двух матерей, одну из которых поминал поп, а другую — ополченцы, им все же удалось выбраться из зарослей фантастически высокого чертополоха в более равнинное место, в самую настоящую пустыню, усеянную выветрившимися валунами самых невероятных форм, размеров и расцветок. Тут в арьергарде услышали детский плач.
Посоветовавшись, решили окружить место, из которого доносились звуки — глубокий овраг с песчаными стенками. Каково же было удивление букашинцев, когда внизу они обнаружили никого иного, как Валька, связав ремни, помогли ему выбраться. Вначале некоторые самые пугливые решили было, что это черт принял дитячье обличье и предложили было подвергнуть мальца испытанию огнем и водой, но батюшка заявил, что достаточно будет и простого целования креста. Ребенок с честью выдержал такое испытание, а усомнившимся загнул такое, что даже у испытанных в пивных и на танцплощадках ругателей зачесались уши. Тут-то уж все признали, что ребенок доподлинно наш, расейский.
— Так какого же… ты за нами увязался? — гневно спросил Горелов.
— Да не за вами я, дядя Горелый, — объяснил мальчуган. — Я за Санькой пошел, думаю, если ее Змей этот жрать начнет, ну неужели ж он этими кольцами и брошками не подавится? Шаг за ней ступил по доске, другой, хотел было вернуться, ан нет, вижу — заплутался. Опять пошел вперед, за ней. Кричу ее, зову, вдвоем все ж пропадать веселее, а она все не слышит и не слышит, я шаг — а она — два! Я опять — и она опять. Я все за ней, да за ней, а потом — бух — в эту яму.
— А в какую сторону она пошла? — продолжали придирчиво допрашивать его букашинцы.
— Да чего уж там «пошла», она и сейчас идет, вон она! — и Валек ткнул пальцем в чистое небо.
* * *
И насколько же мелкой, глупой, скучной и суетно-пустяшной показалась Семену вся его прошлая, обычная земная жизнь, когда подошел он к порогу Адовых Врат. Он узнал бывший кабачок, происшествие в котором глубоко и круто переменило всю его прошлую жизнь, место, в котором встретился он впервые с самим собой, со своей новой, и наверное основной ипостасью. Да, эти гиблые места не стали выглядеть более жизнерадостно, но теперь кафе из подвала трансформировалось в нечто грандиозное, в высочайшее сооружение, парящее в набегающих волнах гравитации. Вокруг резвились маленькие, нахальные инкубы, пытаясь заарканить табунок пугливых пегасов для пиршественного стола. Лошадки суматошно хлопали крыльями и пытались спрятаться в «тени пространства», но инкубы загоняли их в пыльную паутину Арахны, те прилипали к ней и отчаянно взывали о помощи. При его приближении все сбились в кучу и замерли, не решаясь издать ни одного лишнего звука. Склоненные физиономии инкубов выражали глубочайшую покорность.
Взгляд его обратился к Вратам. Даже в обычном, земном, материальном своем воплощении они производили внушительное впечатление. Они тянулись от пола до потолка подвала на добрые пятнадцать с половиной саженей и были сложены из толстых дубовых рифленых досок, усеянных вершковыми гвоздями и скрепленные болтами в кулак толщиной. Насколько же внушительно и неприступно выглядели они в ирреальной своей инкарнации! Сейчас Врата походили на несколько легких, перекрещивающихся этажерок и внешне никак не оправдывали ни своего названия, ни предназначения. Но посвященный ведал, что пустоты между отдельными прутьями были до отказа заполнены скрещениями силовых линий. Ажурные и невесомые на вид тростинки на деле являлись мощными дематериальными резаками, которые кинжальными своими лучами в состоянии в капусту изрубить любого приближающегося противника, принадлежащего иному миру. Пространство перед Вратами было усеяно многочисленными ловушками и волчьими ямами, каковые мог разглядеть лишь обладатель специального шлема с тайновизором, который имелся лишь у членов царствующего дома.
Двое бесов, стоя на часах у Врат, отдали ему честь «ведьмиными молотами» и приветственно клацнули клыками. Он узнал крайнего: они вместе будут сражаться за Небесную Хартию против полчищ дайвов, которые нападут на Геенну тысяч этак через пятнадцать-двадцать лет — мгновение в масштабах мира преисподней. Почувствовав его молчаливое одобрение, бес затрепетал от радости, всеми фибрами своей черной души впитывая волну поощрения, исходящую от повелителя. Мимоходом, Черный излечил его от застарелой язвы желудка: он любил исцелять свой народ по праздникам. А сегодня был именно такой день, праздник, причем самый значительный за последние полмиллиона лет: весь мир обновлялся.
«Прободение, Соитие, Соприкосновение, Совокупление» — так по-разному именовался этот процесс взаимного перетекания друг в друга двух вселенных, однако чаще всего этот процесс ассоциировался с половым актом. Под этим предлогом разнузданная толпа празднующих окончательно опрокинула и растоптала остатки приличия. Растрепанные, полубезумные менады, обуреваемые неистовой жаждой сопряжения, набрасывались на пьяненьких вакхантов и насиловали их по углам. Черного все это позабавило, и он послал с дюжину шаровых молньиц — пощекотать блудниц. Когда те с оглушительным грохотом взорвались, и жертвы и насильницы с воплями разбежались.
