Тебе лучше убираться отсюда, приятель. Если твой новый друг выглянет из окна аптеки и увидит, что ты так и торчишь тут у входа, он сам лично позвонит в психушку и вызовет санитаров.
– Или скорее позвонит доктору Литчфилду, – пробормотал Ральф себе под нос, оторвался от почтового ящика и зашагал в направлении Харрис-авеню.
5Дверь у Луизы была открыта. Ральф заглянул в прихожую и крикнул:
– Эй, кто-нибудь дома?
– Входи, Ральф, – отозвалась Луиза. – Мы в гостиной.
Ральфу всегда казалось, что хоббичья нора должна быть похожей на маленький дом Луизы Чесс, в полквартале от «Красного яблока»: уютный, всегда полный народу, темноватый, может быть, даже слишком темный, но очень чистый, – и всякий уважающий себя хоббит типа Бильбо Бэггинса, которого больше всего волнует благополучие родни, а больше благополучия родни – только что будет сегодня на обед, был бы наверняка очарован этой уютной гостиной, где все стены были увешаны фотографиями родственников. На самом почетном месте – на маленьком телевизоре – стояла студийная фотография в рамке. Фотография человека, которого Луиза всегда называла исключительно «мистер Чесс».
Макговерн сидел, уставившись в телевизор и держа на коленях тарелку с макаронами с сыром. Шла какая-то очередная телеигра, в которой как раз началась суперигра за главный приз.
– Что значит мы в гостиной, когда ты здесь совершенно один? – спросил Ральф, но прежде чем Макговерн успел ответить, в комнату вошла Луиза с дымящейся тарелкой в руках.
– Вот, – сказала она, – садись кушай. Я говорила с Симоной, она сказала, что репортаж о сегодняшних событиях у Женского центра скорее всего будет в новостях «Ровно в полдень».
– Господи, Луиза, не стоило так беспокоиться, – сказал Ральф, забирая у нее тарелку, но когда он почувствовал запах лука и расплавленного чеддера, у него заурчало в желудке. Он взглянул на часы на стене – они были втиснуты между двумя фотографиями: мужчины в шубе из енота и женщины, у которой был вид хорошенькой идиотки, словарный запас которой состоит максимум из двух слов, – и с удивлением обнаружил, что было уже без пяти двенадцать.
– Я, собственно, ничего и не делала, просто поставила тарелку в микроволновку, – сказала Луиза. – Когда-нибудь, Ральф, я буду готовить для тебя по-настоящему. А пока что садись и ешь.
– Только, пожалуйста, не на мою шляпу, – сказал Макговерн, не отрывая глаз от экрана. Он снял с тахты свою фетровую шляпу, небрежно швырнул ее на пол и продолжил поглощать свою порцию макарон, которые испарялись с космической скоростью. – Очень вкусно, Луиза.
– Спасибо. – Она задержалась в дверях, чтобы посмотреть, как один из игроков выигрывает путевку на Барбадос и новую машину, а потом снова ушла на кухню. Радостный победитель исчез с экрана, а вместо него появился мужчина в мятой пижаме, который беспокойно ворочался в постели. Потом он уселся на кровати и посмотрел на часы на тумбочке. 3.18 ночи – время, которое стало для Ральфа почти родным.
– Вам не спится? – сочувственно спросил диктор за кадром. – Вам надоело валяться каждую ночь в кровати, не в силах заснуть? – В окно спальни мужика, страдающего от бессонницы, влетела мерцающая таблетка. Ральфу она показалась похожей на крошечную летающую тарелку, и он вовсе не удивился, увидев, что она была голубого цвета.
Ральф уселся на тахту рядом с Макговерном, и хотя они оба были худыми (пожалуй, для Билла больше бы подошло определение «тощий» и даже «костлявый»), они умудрились занять почти весь диванчик.
Вошла Луиза со своей тарелкой и села в кресло-качалку возле окна. Пробившись сквозь музыку и аплодисменты, которыми ознаменовалось окончание игры, женский голос произнес:
– Это программа новостей «Ровно в полдень». Сегодня с вами Лизетт Бэнсон. Наша главная тема: Сьюзан Дей, известный борец за права женщин, соглашается выступить с речью в Дерри, бурные протесты и шесть арестов у местной клиники. Также Крис Альтоберг расскажет нам о погоде, а Боб МакКланахен – о новостях спорта. Оставайтесь с нами.
Ральф подцепил вилкой макароны и отправил их в рот, потом поднял глаза и увидел, что Луиза внимательно наблюдает за ним.
– Вкусно? – спросила она.
– Обалденно, – ответил он, причем вполне искренне. Впрочем, сейчас даже холодные макароны из банки показались бы ему вершиной кулинарных изысков. Он был не просто голоден, он был зверски голоден. Видимо, когда видишь ауры, это сжигает кучу калорий.
– Вкратце вот как все было. – Макговерн уже доел макароны и поставил тарелку на пол рядом со шляпой. – В половине девятого утра, когда все обычно идут на работу, человек восемнадцать – двадцать собрались у Женского центра. Подруга Луизы, Симона, говорит, что они называли себя «Друзьями жизни», но ядро этой группировки – ребята совершенно безбашенные, причем с запятнанной репутацией. Она сказала, что среди них был Чарли Пикеринг, которого арестовали в прошлом году, когда он пытался подложить бомбу в гараж больницы. Племянница Симоны сказала, что сегодня арестовали только четверых. Кажется, она была слегка подавлена.
– А Эд тоже был с ними? – спросил Ральф.
– Да, – сказала Луиза, – его тоже арестовали. Но самое главное: никого не избили и не искалечили. Это были всего лишь слухи, а на самом деле никто не пострадал.
– На этот раз, – мрачно добавил Макговерн.
На экране крошечного хоббитского телевизора появился логотип программы новостей «Ровно в полдень», сквозь который проступило лицо Лизетт Бэнсон.
– Добрый день, – сказала она. – Наша главная новость сегодня, в этот прекрасный летний денек: известная писательница и борец за права женщин Сьюзан Дей согласилась выступить с речью в Общественном центре Дерри в следующем месяце, и сообщение об этом спровоцировало демонстрацию протеста возле Женского центра, который по совместительству является и клиникой абортов, что вызывает столько…
– Опять эта чушь про аборты, хорошо еще абортарием не называют! – воскликнул Макговерн. – Господи Боже!
– Тише, – шикнула на него Луиза достаточно резким тоном, совершенно не похожим на ее обычный тихий и мягкий голос. Макговерн наградил ее удивленным взглядом и замолчал.
– …наш корреспондент Джон Киркленд с первым включением из Женского центра. – Лизетт Бэнсон замолчала, и картинка на экране сменилась. Теперь там был репортер, который стоял возле длинного и низкого кирпичного здания. Бегущая строка внизу экрана информировала зрителей, что это прямой эфир. Окна Женского центра были испачканы чем-то красным, похожим на кровь; несколько окон было разбито. За спиной репортера, в нескольких метрах от здания, тянулась желтая полицейская лента. Возле нее стояли трое полицейских в форме и один в штатском. Ральф совершенно не удивился, узнав среди них Джона Лейдекера.
