– Это ваше дело, – не собирался идти на попятную Павел. – А мне не нравится.
Шаманка, не обращая внимания на препирательства, достала из спортивной сумки свой знаменитый кафтан и надела его поверх китайского пуховика, от чего приобрела и вовсе бочкообразную форму. Павел видел странное одеяние шаманки в первый раз и в полумраке не мог толком разобрать его деталей, лишь различал мерцание металлических кругов на спине да чуть заметное шевеление ленточек-змей. И постепенно его скептицизм стал слабеть, растворяться и наконец уступил место какому-то неясному, тревожному беспокойству непонятного происхождения. Впрочем, почему непонятного? Необычность места, ночь, туман и, наконец, причудливый наряд Кати – все это угнетающе действовало на молодого человека. Теперь он прислушивался к каждому шороху, доносящемуся со стороны могил, с недоверием и опаской косился на своих спутников. И только присутствие бродячей собаки, как ни странно, внушало ему некоторое успокоение. Павел где-то читал, что собаки реагируют на присутствие призраков, а поскольку желтый пес вел себя спокойно, и наш герой несколько приободрился.
– Мы идем в правильном направлении? – вдруг спросил Бурышкин, и Павел от неожиданности даже вздрогнул.
– Кажется, – произнес он и огляделся. – Там, на повороте, еще памятник какому-то летчику стоит… Голова в летном шлеме.
– Хороший ориентир, – одобрил Никифор Митрофанович. – Вот только туман…
Туман действительно становился все гуще. Бурышкин достал из того же пакета мощный фонарь, включил его и стал водить им по сторонам.
– Видимо, еще не дошли, – неуверенно сказал Павел. – Дайте-ка мне…
Он взял из рук Никифора фонарь, отошел к правому краю аллеи и стал освещать каждый из попадавшихся на пути обелисков. Вдруг рука его дрогнула, и луч света судорожно заплясал по стволам заиндевелых деревьев, обступавших аллею с обеих сторон.
– Что такое? – спросил Бурышкин. – Нашли?
– Там стоит… – только и смог произнести Павел.
– Кто стоит? – Никифор почти силой вырвал из рук журналиста фонарь и посветил в ту сторону, куда указывал Павел.
– Вон… Глаза светятся. И фигура…
– Катя, что это?
Но шаманка успокаивающе взмахнула рукой.
– Не бойтесь, – спокойно произнесла она. – Это не то… Каменный мужик…
– Статуя, что ли?
– Ага. – Катя засмеялась. – Не дрожи, бурундучок.
Павел вновь хотел разозлиться, но почему-то не смог. Он постепенно начинал понимать: никто его мистифицировать не собирается, напротив, все происходящее достаточно серьезно и даже страшно.
Прошли еще метров пятьдесят, и тут из белесого мрака возникла долгожданная голова.
– Вот она! – воскликнул Павел.
Бурышкин подошел к ограде и посветил фонарем на надгробную надпись:
– Герой Советского Союза полярный летчик Сергей Иванович Водопьющев, 1899–1985, – громко прочитал он, – тут и эпитафия имеется: «Среди полярных бурь и вьюг ты прилетел к нам, добрый друг. А то б томились мы на льдине без алкоголя и подруг!» Сильно, – одобрил Бурышкин, – «…без алкоголя и подруг». В самую точку сочинитель попал!
– Случайно не ваш ли знакомый? – вполне серьезно спросил Павел.
– Кто? Водопьющев? Нет, встречаться не довелось, но я много слышал о нем. Экспедицию челюскинцев он выручал. За что и Героя получил. Орел был…
Короткий рассказец про орла-летчика несколько приободрил Павла, страх его немного ослаб.
– Тут нужно свернуть, – проговорил он. Дальше путь был ему более-менее знаком. Вот и могила Музыки, а поодаль выступил из тьмы силуэт креста.
– Где-то здесь, – произнес Павел. – Левее нужно взять…
Могилы, вернее их ограды, находились чрезвычайно близко друг от друга, пройти между ними не было никакой возможности, и Павел пожалел, что не разведал путь днем. Бурышкин и Катя ждали, а он, спотыкаясь и цепляясь одеждой за выступы оград, искал свежее захоронение.
Наконец луч фонаря зацепился за сложенные в кучу венки.
– Нашел! – крикнул Павел и, перелезая через чужие захоронения, добрался до нужного места. – Идите сюда!
Рядом со свежей могилой стоял довольно скромный памятник из серого мрамора, на котором было написано, что под ним покоится прах подполковника бронетанковых войск Виктора Ильича Брука, павшего на поле боя в Чечне.
Для спутников Павла путь к могиле давался с еще большим трудом. Бурышкин кряхтел, шаманка громко сопела, но и они, преодолев полосу препятствий, очутились у могилы.
– Точно она? – спросил Никифор.
– Вроде. Тут, наверное, должна быть какая-нибудь доска или фотография.
– А это кто рядом?
– Сказали: сын ее.
– Ее фамилия Брук?
– Нет, другая… Как же ее?.. Эльвира, Эльвира?.. Ага, да вот же, на ленте написано: «Комаровой Эльвире Борисовне от коллег». – Павел отодвинул верхний венок. – И фотография имеется… – На планшете, под стеклом они увидели большой снимок, с которого смотрело строгое, неулыбчивое лицо не старой еще женщины, типичной учительницы по виду.
– Ну что, Катя, – повернулся Бурышкин к шаманке. – Будешь вызывать?
– Надо, – просто сказала Катя. – Сейчас пробовать буду. Сумка давай.
– Места тут мало, – с сомнением заметил Никифор. – Развернуться негде.
– Места хватит, – отозвалась шаманка. – Вы только выйдите за ограда.
Она достала бубен. Звякнули колокольчики…
Фонарь по команде Кати выключили. Вначале Павлу показалось: вокруг полная тьма, но постепенно он стал различать детали. Искусственное освещение с главных аллей сюда не проникало, но серое небо, туман и снег излучали свой собственный призрачный, мерцающий свет.
Павел вместе с Никифором стояли всего в десятке шагов от свежей могилы, а Катя и вовсе рядом, на утоптанном глинистом грунте. Она тихонько забила в бубен и стала покачиваться, произнося при этом какие-то непонятные слова. Шли минуты, бубен бил то тише, то громче. Катя уже не топталась на месте, а ходила внутри ограды, насколько позволяло замкнутое пространство. Слова теперь не проговаривались речитативом, а выкрикивались во мрак. Но ничего не происходило. Так продолжалось примерно полчаса, но никаких явных результатов Павел не заметил.
Наконец Катя, видимо, выбилась из сил и прекратила камлание.
– Не хочет выходить, – нехотя заметила она. – Сильная.
Хотя Павел был до крайности возбужден и напуган, скептицизм снова взял в нем верх. Выражать вслух свое разочарование он пока не спешил, но губы непроизвольно сложились в ухмылку.
– Еще раз буду, – заявила Катя. – Все равно я сильнее!
На этот раз она использовала другую методу: упала на колени и склонилась к самой могиле, еле слышно шепча что-то себе под нос. Потом очень тихо потрясла бубен. Колокольчики мелодично зазвенели.
