И лес больше не казался безмолвным. Мэри-Линетт слышала множество слабых жутковато-таинственных звуков, мягкое шуршание ветра в хвое и собственные шаги по влажным заплесневелым веткам.
«Я даже запахи различаю лучше, чем прежде, — подумала она. — Здесь пахнет кедром, гниющими растениями и чем-то действительно диким — грубым, как запах зверинца. И еще чем-то горячим… жженым…»
Запах машины. Этот запах жег ей ноздри. Мэри-Линетт остановилась и тревожно взглянула на Эша.
— Что это?
Он тоже остановился.
— Пахнет резиной и маслом…
— Автомобиль! — воскликнула Мэри-Линетт.
Мгновение они глядели друг на друга, затем одновременно повернулись и побежали.
Что-то случилось с ее автомобилем. Из-под капота струился белый дым. Мэри-Линетт попыталась подойти ближе, но Эш оттащил ее назад.
— Я только хотела открыть капот.
— Нет. Смотри! Вон там…
Мэри-Линетт посмотрела, куда показывал Эш, и у нее перехватило дыхание. В клубах дыма, облизывая капот, метались крошечные язычки пламени.
— Клодин всегда говорила, что рано или поздно это случится, — мрачно заметила Мэри-Линетт, в то время как Эш оттаскивал ее подальше. — Только ей казалось, что я при этом обязательно буду в машине.
— Теперь нам придется прогуляться до дома пешком, — вздохнул Эш. — Если только кто-нибудь не заметит пламя…
— Никаких шансов, — ответила Мэри-Линетт.
«Вот тебе подарочек за то, что привела парня на прогулку в самое глухое место в Орегоне», — злорадно заявил ей внутренний голос.
— А ты превратись в летучую мышь или кого-нибудь еще и лети себе домой, — съязвила она.
— Извини, у меня двойка по оборотничеству. И к тому же я никогда не оставлю тебя здесь одну.
Мэри-Линетт все еще не осознавала опасности. Она была раздражена и поэтому вспылила:
— Я могу сама о себе позаботиться и…
Она не успела окончить фразу: в это мгновение из темноты на голову Эша обрушилась дубина, и он упал навзничь.
Дальше события развивались с невероятной быстротой и одновременно замедленно, как во сне. Мэри-Линетт почувствовала, как сзади ее схватили за руки. Кто-то пытался соединить их вместе, кто-то очень сильный. Затем ее запястья обожгла веревка, и она поняла, что происходит.
«Мне связали руки, теперь я беспомощна, нужно что-то делать, немедленно…»
Она вырывалась, отбивалась ногами. Но было поздно. Ей связали руки и привязали к дереву, сильнейшая боль отдавалась даже в плечах, и она подумала: немудрено, что в полицейских участках люди кричат, когда им заламывают руки и надевают наручники.
— Перестань сопротивляться, — прорычал странный грубый голос. Она пыталась разглядеть нападавшего, но мешало дерево. — Перестанешь дергаться — не будет больно.
Мэри-Линетт продолжала сопротивляться, но напрасно. Она ощутила руками и спиной кору дерева, изрезанную глубокими трещинами, — и уже не могла пошевелиться.
«Господи, ничего не получается. Я не могу вырваться… я обессилела после того, что произошло у нас с Эшем, и теперь не могу даже пальцем пошевелить».
«Прекрати паниковать и думай, — свирепо приказал ей внутренний голос. — Чем впадать в истерику, лучше напряги мозги».
Мэри-Линетт прекратила борьбу. Она стояла, тяжело дыша, и пыталась взять себя в руки.
— Я же предупреждал. Больно бывает, только когда сопротивляешься.
Мэри-Линетт повернула голову и увидела наконец, кто это.
У нее тоскливо сжалось сердце. Она почти не удивилась… но была бесконечно разочарована.
— Джереми… — прошептала она.
Но это был вовсе не тот Джереми, которого она знала. То же лицо, те же волосы, та же одежда, но в то же время в его облике появилось что-то странное, что-то мощное и жуткое, непостижимое. Его глаза стали нечеловеческими и равнодушными, как у акулы.
— Я не причиню тебе зла, — прозвучал его искаженный, чужой голос. — Я связал тебя, только чтобы ты не мешала.
В сознании Мэри-Линетт пронеслось: «Боже мой, он пытается быть дружелюбным… Чтобы я не мешала чему? Эш!»
Она взглянула на Эша. Тот лежал неподвижно; своим новым удивительным зрением, способным различать цвета в лунном свете, Мэри-Линетт увидела, что его белокурые волосы медленно пропитываются кровью. Рядом с Эшем на земле валялась тисовая дубинка: неудивительно, что Эш был без сознания.
«Но если он истекает кровью, значит, жив… Господи, он и не может быть мертвым. Ровена говорила, что вампира можно убить только деревянным колом и огнем».
— Я должен о нем позаботиться, — сказал Джереми. — А потом я отпущу тебя, обещаю. Когда-нибудь я все тебе объясню, и ты поймешь.
Мэри-Линетт перевела взгляд с Эша на незнакомца с лицом Джереми, и ее сковал холодный липкий ужас: она поняла, что он имел в виду, говоря «я должен о нем позаботиться».
«Ну вот, теперь я знаю все об оборотнях. Они убийцы, и я была права. Я, а не Ровена».
— Это займет всего минуту, — сказал Джереми, его верхняя губа слегка приподнялась, а рот в этот миг показался неправдоподобно большим.
Мэри-Линетт увидела бледно-розовые десны… Теперь она понимала, почему этот голос был непохож на голос Джереми: из-за зубов.
Белые зубы в лунном свете. Зубы из ее сновидения… Зубы вампиров даже сравниться с этими не могли! Огромные клыки, чтобы убивать, сильные резцы для того, чтобы рвать добычу, а те, что в глубине, — перемалывать ее.
Мэри-Линетт внезапно вспомнила, что отец Вика Кимбла рассказывал года три назад. Он говорил, что волк может откусить хвост у взрослой коровы так чисто, будто ножницами отхватить. И еще он жаловался, что кто-то выпустил на свободу волкодава и тот режет его скот.
«Конечно, это был не волкодав, — подумала Мэри-Линетт. — Это был Джереми. Я каждый день видела его в школе… а потом ему нужно было идти домой — превращаться в такого зверя, какой он сейчас. Чтобы охотиться».
А сейчас, когда он стоял над Эшем, обнажив зубы и тяжело дыша, Джереми выглядел совершенно безумным.
— За что?! — взорвалась Мэри-Линетт. — Что он тебе сделал?
Джереми взглянул на нее, и Мэри-Линетт снова охватил ужас. У него были другие глаза. Только что их белки сверкали в темноте. Теперь белков вообще не было. Глаза стали коричневыми с большими водянистыми зрачками… Глаза зверя…
«Значит, ему вовсе не обязательно дожидаться полнолуния, — подумала Мэри-Линетт. — Он может превращаться в волка в любое время».
— А ты не понимаешь? — ответил он. — Неужели никто не понимает? Это — моя территория.
Значит, все так просто. А они-то сходили с ума, спорили, проводили детективное расследование! А оказалось, что это всего-навсего зверь защищает свое пространство.
