— Идиотка, — сказал он, тяжело дыша, — забирай!
Она даже не посмотрела на него — бросилась к кровати, трясущимися пальцами стала вязать на голой шее узел шнурка.
И тут же успокоилась. Дыхание выровнялось, ярость в глазах погасла. Скала, а не женщина.
— Ты взял чужое, — сказала она низким равнодушным голосом, — сам чужак и взял чужое.
— Извини. — Он болезненно сглотнул, стоя голышом у окна, облитый занимающимся рассветом. — Я не думал… что это важно. Оно само развязалось, правда. Развязалось, и я подумал…
Она равнодушно повела плечом:
— Вот только врать не надо.
— Послушай…
Но Ханна уже отвернулась. Колыхнув ягодицами, подобрала сброшенную на пол одежду, натянула через голову платье и, равнодушно бросив:
— Завтрак сам себе сготовишь, — вышла. Даже дверью не хлопнула.
* * *
Полнеба охватила дрожащая зеленая заря с нестерпимо ярким желтым пламенем по кромке. Тишина окружала его, не менее всеобъемлющая оттого, что в ней прорезались отдельные звуки: гул ветра, пробегающего в верхушках сосен, чужой далекий голос чужой птицы, вдруг — быстрый-быстрый звук падающей из водостока воды. Только ради одной этой утренней тишины можно было сняться с места, бросить все и переселиться сюда, — сказала древняя часть сознания его, и он привычно и рассеянно велел ей замолчать.
На птицеферме начали перекликаться петухи. Им было все равно, зарю какого мира встречать. В домах захлопали двери. Кто-то кого-то окликнул. Из-за угла выкатился трактор с пустой громыхающей волокушей и затормозил.
— С дороги, приятель! — крикнул Труляля (или Траляля?).
Они выглядывали с двух сторон из кабины, одинаково выставив локти, оба в одинаковых комбинезонах, одинаковых каскетках, одинаковых шейных платках. Почему-то ему стало неприятно, словно он смотрел не на людей, а на фальшивки. На копии.
— Где Захар, не знаете?
— На карьере.
— Где ж еще?
Теперь они говорили, как бы подхватывая друг друга, точно братья или любовники. (Что-то, возможно, было правдой, а может, и то и другое — с чего он вообще взял, что тут придерживаются материнской морали? Они вроде не моралисты, а рационалисты… по крайней мере, так он думал, пока не наступил рассвет.)
— Не в конторе? — переспросил он на всякий случай.
— Нет, он с утра…
— Прямо на карьер.
— Ясно. А карьер — это где?
Труляля выпростал руку из открытого окна, и он было двинулся в указанном направлении, сопровождаемый по пятам громыхающим трактором, когда из кабины его неразборчиво окликнули. Он остановился, так что теплый капот почти ощутимо уперся ему в спину, словно его нагнало большое, но дружелюбное и очень теплое животное.
— Что?
Мотор смолк, и стало очень тихо.
— Не ходи на карьер, — отчетливо сказал Труляля.
— Это еще почему?
Он был готов к открытому конфликту, к ссоре, но Труляля мялся — казалось, сидя в кабине трактора, он переступает с ноги на ногу. Наконец Труляля сказал:
— Ты не защищен.
— Не беспокойся. Я вооружен.
— Не в этом дело, — в затруднении и даже несколько неразборчиво произнес Труляля, — ты понимаешь, я бы свой тебе дал, но мне в лес ехать, а так опасно, выходить опасно.
— Почему опасно?
Труляля моргал бесцветными ресницами и молчал.
— Так в чем дело?
Но Труляля, словно отчаявшись что-либо объяснить, вновь рявкнул трактором, и тот толкнул его в спину. Ничего не оставалось, как посторониться.
Дорога на карьер шла вдоль берега реки, разбитая и утоптанная не меньше, чем дорога в лес. Внизу мелкая речная волна вяло набегала на песчаный берег.
День разгорался; запахло разогретой зеленью, вдалеке синел лес, ветер вытягивал в светлом небе размытые пряди облаков… На него вновь нахлынуло с детства забытое ощущение покоя, восторженное удивление перед лицом огромного мира, одновременно дружелюбного и загадочного. Ничего не делать, ни о чем не заботиться, просто идти через холмы к дальнему лесу, к новым холмам, где тебя ждут новые встречи и открытия… Стоп. Это пустой мир, напомнил он себе, — совершенно пустой.
На материнской Земле даже в полной изоляции, даже среди дикой природы (а ему доводилось оказываться в полной изоляции и среди дикой природы) можно уловить что-то вроде слабого отдаленного эха, некую совокупную мысль человечества, странный гул, размытый, пропадающий, но удивительным образом чуткий к твоему настроению. Словно кто-то большой, очень большой, смотрит тебе в спину исподтишка — вот ка́к ты, один, сейчас себя поведешь, что сделаешь?
Ни на одной из вариативных Земель он не испытывал такого ощущения. Эфир (если это эфир) был глух, как вата, и это раздражало.
Кто-то смотрел ему в спину.
Он резко остановился и обернулся, чуть согнув колени, поводя глазами из стороны в сторону. Бурые обрывы, в щелях притаились пучки сизой травы, пустой рыжий речной берег…
Никого. Не то чтобы он совсем не опасался, но его не так легко застать врасплох. Хотя вот утром с Ханной он сплоховал, это точно. Но кто мог предвидеть…
Дорога от берега вильнула в сторону. Он повернулся к реке спиной и прошел еще несколько сотен метров до белых рассыпавшихся известняковых скал — словно кто-то ткнул ложкой в горку творога.
Крепь уже починили, осыпавшуюся стену подпирал плотный сосновый щит, свод каменоломни поддерживали толстенные бревна. С полсотни человек работали в отвалах, размахивая кирками, и чем-то напоминали гномов-переростков.
Он остановился на краю воронки, сунул руки в карманы и огляделся в поисках Захара. Нашел почти сразу — тот стоял в такой же позе, только на дне воронки.
— Ну я ж сказал, — лицо Захара выражало беспредельное терпение, — к вечеру все приготовлю. Пока соберут, пока расфасуют… Чего неймется вам? Вот сидели бы дома…
— А я думал, вы отсюда камень берете, — сказал он. — Для строительства.
— Ну да.
— Захар, вот зачем вы врете? Я видел. Вы поначалу и правда выкладывали фундаменты из известняка, потом перестали. Все новые дома — только из свежих бревен.
Захар молчал.
— Зачем вы роетесь в карьере? Что ищете?
Захар молчал.
— Чем вы здесь занимаетесь, Захар?
Захар поднял голову. Глаза были совсем светлые, а зрачки — как точки.
— Это не ваше дело.
— Это как раз мое дело, — сказал он очень мягко, — я инспектор.
— Вы вернетесь к себе, — уперся Захар, — а нам здесь жить.
У Захара был несколько виноватый вид, как у нашкодившего мальчишки.
— Ну так и живите. Кто вам мешает? Вы поймите, мне просто нужно знать, что происходит. К чему быть готовым, — мысленно добавил он, и неприятный холодок тронул затылок.
