– Вы – не живете, и вам – не жить!
Тем временем поезд уже подходил к станции. Как только электричка остановилась, парни, словно очнувшись от временного оцепенения, выскочили наружу, отталкивая друг друга, и бросились бежать без оглядки.
Всего через несколько дней подмосковный поселок Станкомаш (кто бы только знал, что по-русски можно сказать такое!) будет потрясен странным происшествием. Сразу пятеро молодых людей одновременно окажутся в местной больнице с одинаковым диагнозом – обширный инсульт. Двое умрут почти сразу, один проведет в коме две недели, да так и не очнется, еще один на всю жизнь останется парализованным инвалидом, а единственный, кому доведется поправиться, едва оклемавшись, уйдет из дома, и след его затеряется навсегда.
Горе-то какое! Родители только диву даваться будут – вроде парни молодые, здоровые, не пили, не курили, спортом занимались, и вдруг…
Вот и говори теперь о плохой экологии и стрессах.
Много позже в монастыре под Суздалем объявится молодой послушник, который будет целыми днями работать над восстановлением храма, а по ночам истово молиться, простаивая все службы. Святые отцы сами будут дивиться его рвению. Он примет постриг под именем брата Иова, в память Иова Многострадального. Настоятель обители отец Александр еще посомневается – давать ли благословение такому молодому, но после того, как проговорит с послушником в своей келье несколько часов, все же согласится, сокрушенно качая головой и приговаривая: «Эх, грехи наши тяжкие! До чего же Сатана в миру силен стал…»
Всю оставшуюся жизнь (а проживет он еще долго, до восьмидесяти) брат Иов проведет в обители, но настоящего имени его так никто и не узнает. В старости он примет обет молчания, будто одного пострига и вечного послушания ему покажется недостаточно. Только после его смерти, обмывая тело, монахи увидят странную татуировку на груди – косой крест с загибающимися концами, похожий на свастику.
Сергей вернулся в вагон на слабых, подгибающихся ногах. Могучий дух человека-зверя покинул его тело, и теперь он чувствовал себя совершенно обессиленным.
Алена дрожала крупной дрожью, прижавшись к Володе всем телом, а он обнимал ее за плечи здоровой рукой. Видно было, что ему очень больно – лицо бледное, на лбу выступили крупные капли пота, он кусал губы и изо всех сил старался не стонать, но все же пытался как мог успокоить подругу.
– Ну, все уже, все! – приговаривал он.
Сергей подошел и сел на пустую скамью напротив них. Он видел, как в глазах Алены на секунду метнулся страх, и она сделала движение, как будто инстинктивно хотела отодвинуться от него, боясь случайно прикоснуться.
А в следующий момент девушка закрыла лицо руками и заплакала навзрыд, горько и безутешно.
– Что же это такое, Господи… – бессвязно повторяла она, – что же творится…
Сергей увидел Володину гитару в чехле, заботливо прислоненную к стенке. Сейчас она выглядела так сиротливо, будто знала, что хозяин больше никогда не возьмет ее в руки, не коснется струн длинными чуткими пальцами. Он вздохнул как человек, которому предстоит выполнить тяжелую, но необходимую работу, заглянул в глаза Володи, почти белые от боли, и строго сказал:
– Руку дай!
Володя покорно протянул свою покалеченную правую. Рука была страшная, сине-багрового цвета, и уже начала опухать. Сергей чувствовал, как раздробленные кости торчат под кожей. Он взял ее в свои ладони, закрыл глаза и держал так долго-долго, представляя, как теплый золотой луч проникает в истерзанную плоть, унимая боль, соединяя поломанные кости, сращивая сухожилия, мускулы и нервы… Володе показалось, что Сергей бормотал что-то невнятное себе под нос, но что именно – он разобрать так и не смог.
Наконец Тринадцатый отпустил его. Сам он выглядел в этот момент так, что краше в гроб кладут – руки бессильно повисли вдоль тела, как плети, пот ручьем тек по лицу, на лбу вздулись синеватые жилы.
– Кажется, все! – выдохнул он.
Володя поднес руку к глазам, словно хотел разглядеть получше. Ему даже показалось на мгновение, что ладонь испускает легкое свечение, словно натертая фосфором. Оно скоро исчезло, но странное дело – боль ушла, пальцы свободно шевелятся, и отек пропал! Он даже засмеялся от радости. Вот это да! Ай да Серега!
– Ты… Ты… Как ты это сделал?
Сергей вяло покачал головой. Он как будто не слышал его.
– Выходить пора, – сказал он и встал со скамейки.
И верно – за окном мелькнула платформа, поезд остановился.
«Станция Сытино!» – прокаркал металлический голос из динамика.
Они еле успели выскочить из вагона – за секунду до того, как автоматические двери сомкнулись за спиной. Уже совсем стемнело, и луна взошла на небе… Тринадцатому показалось даже, что она смотрит на него с легкой укоризной – что ж ты, мол, столько времени потерял зря?
Возле станции удалось на удивление легко и быстро найти попутку. О том, чтобы идти пешком, и думать не хотелось. Мужик на старых «жигулях» согласился доставить их прямо к пансионату всего за стольник, и Сергей еще удивился – откуда такие цены? – но спорить не стал.
Володя с Аленой устроились на заднем сиденье, а он сел рядом с водителем и, пока ехали, напряженно всматривался в темноту. Теперь, когда цель была совсем близка, ему почему-то стало страшно – а вдруг все напрасно? Вдруг люди, что снились ему, только бред, плод больного воображения?
Наконец Сергей увидел жестяную табличку-указатель с надписью: «Курлык – 500 м». И грунтовый проселок ответвляется от асфальтовой дороги… Он тронул водителя за плечо:
– Останови. Мне выходить сейчас.
– Куда же ты пойдешь? – спросил Володя. – Ночь уже, поздно! Может, лучше с нами?
– Нет. Мне пора.
Сергей вышел из машины. Алена помахала ему рукой, прощально звякнул «счастливый» браслет с подвесками… Он постоял еще немного, пока габаритные огни машины не скрылись за поворотом, и двинулся вперед по проселочной дороге.
Идти было тяжело, каждый шаг давался с невероятным трудом – таким усталым и обессиленным он чувствовал себя сейчас. Ну, еще, еще немного… Главное – не упасть, удержаться на ногах! Сергей посмотрел на небо, словно ища помощи и поддержки, но луна почему-то скрылась за тучами, словно спряталась от него.
Вот вдали показались дачные домики. Сергей ускорил шаг и вскоре оказался на узкой улочке, тесно застроенной непрезентабельными щитовыми строениями. Где-то горит свет в окнах – лето ведь, отдыхают люди! – где-то примостился под навесом потрепанный «москвич» или жигуленок, виднеются ухоженные грядки, теплицы из полиэтиленовой пленки… Скромное «шестисоточное» счастье, отдых и отрада небогатых горожан, желающих вырваться хоть ненадолго к природе, покопаться в земле, чтобы, подавая на стол помидоры, гордо сказать: «Свое!»
