— Поставить мы их поставим, как я и обещал, но натянуть проволоку на всех не успеем.
— Проволока меня сейчас не волнует. Завтра натянете. Главное — ставни. Подгоните их и опустите на окна.
— Вы в самом деле считаете, что это необходимо?
Она посмотрела на него, потом отвела глаз. Руди думает, что она со странностями и придает слишком большое значение всяким ужасным событиям, случившимся за пределами их городка.
— Вы видели застрявшие в наружной стене маленькие зубы?
— Я же не говорю, что прошлой ночью ничего не случилось. Но вы думаете, они опять прилетят?
— К сожалению, я в этом уверена. Тем более что им теперь не нужно лететь сюда от Центрального парка.
— Вы имеете в виду трещину, которая открылась сегодня утром на Устричной Отмели? А как вы считаете, что вообще происходит?
— Вы разве не знаете? Близится конец света.
По крайней мере, для меня.
Руди натянуто улыбнулся:
— Нет, я серьезно.
— Пожалуйста, сделайте все сегодня, — сказала она. Ей не очень хотелось говорить о своих страхах. — Закройте поплотнее ставни. Я заплачу вам столько, сколько обещала.
— Мы все сделаем. — Он быстро отошел и стал покрикивать на рабочих, чтобы пошевеливались.
Сильвия со вздохом взглянула на Тоад-Холл. Это здание старинной постройки потеряет из-за стальных ставней черты элегантности. Зато ставни из прочнейшей, самой лучшей стали и плотно закрываются. Днем их можно было сворачивать и убирать в цилиндрические футляры, расположенные над окнами, а после заката опускать с помощью устройства, приделанного к оконным рамам. Сегодня ставни придется опускать вручную, но завтра, после того как натянут проволоку Сильвия сможет сворачивать и разворачивать их одним движением руки. Эта система была изобретена, чтобы защищаться от ветров ураганной силы. Вечером им предстоит противостоять, стихийному бедствию другого рода. Она молила Бога, чтобы ставни защитили их.
— С задней стороны дома ставни уже сделаны, — сказал Алан, подъезжая в своем кресле. — Сейчас рабочие придут сюда помочь.
Он проследил за взглядом Сильвии, с грустью наблюдавшей, как улетучивается дух старины, присущий Тоад-Холлу.
— Какой позор, правда?
Сильвия улыбнулась. Ей было приятно, что они все еще способны читать мысли друг друга, даже после того, как возвращались из города в неловком молчании. Натянутость усилилась, когда Алан рассказал ей про парня, сказавшего, когда они уходили: «Только трое из вас вернутся». Что за ужасные вещи он говорит!
— У меня такое чувство, будто я становлюсь очевидцем конца целой эпохи.
— Возможно, это станет завершением чего-то большего, чем эпоха, — сказал Алан.
Сильвия вся напряглась. Она знала, куда клонит Алан, но ей не хотелось продолжать этот разговор. Она просто боялась его, с того самого момента, когда они вышли из квартиры Глэкена.
— Объясни, Сильвия, чем ты так возмущена?
— Я не возмущена.
— Ты как натянутая струна.
Она промолчала и про себя подумала: «Да, я сейчас на взводе, но никакой злости я не испытываю. Даже обидно, потому что я знаю, как использовать свою злость».
— Что ты думаешь об этом, Сильвия? — спросил наконец Алан.
Значит, ты не отступишь.
— О Глэкене. О том, что он сказал утром.
— С утра у меня не было времени, чтобы размышлять, тем более о бреднях этого старика.
— А я верю ему, — заявил Алан. — И ты сама тоже веришь. Я прочел это в твоих глазах, когда ты его слушала. Чушь ты слушаешь совсем с другим выражением лица. Почему ты не хочешь в этом признаться?
— Ну ладно. Я верю ему. Теперь ты доволен? — сказала она, плотно сжав губы, и тут же пожалела.
Но Алану последняя фраза понравилась.
— Вот и хорошо. Теперь, наконец, мы сможем договориться. Еще один вопрос: если ты поверила ему, то почему ушла?
— Потому что не доверяю ему. Ты неправильно меня понял, — добавила она поспешно. — Я вовсе не думаю, что он лжет. Нет, он вполне откровенен. Я просто не верю, что он способен повлиять на ход событий, как он сам в это верит. Или хочет верить.
— Может, и так, а может, и нет. Он хотел, чтобы все мы, а главное — ты, восприняли то, что он говорил, но это оказалось для нас невозможным из-за всех этих поистине невероятных для миллионов людей событий, иначе мы, возможно, поверили бы.
— Дат-тай-вао, — сказала Сильвия.
— Да. Если он утверждает, что Дат-тай-вао ему нужно, что бы закрыть эти трещины и не допустить вечной ночи, когда эти проклятые монстры терзают нашу планету, зачем ты прячешь от него Джеффи? Ведь самому Джеффи не нужно Дат-тай-вао.
— Откуда ты знаешь?
— Разве оно улучшило чью-либо жизнь? Посмотри на Вальтера Эрскина, посмотри, наконец, на меня. Вспомни слова из старой песни о том, кто способен творить чудеса волшебным прикосновением: «…оно поддерживает равновесие, которое может быть нарушено…»
— Но Дат-тай-вао до сих пор не причинило Джеффи вреда.
— Только потому, что он пока не использовал эту силу — пока. У него просто не было такой возможности. Но что, если он обнаружит ее в себе и захочет применить?
Ну вот, началось. Она почувствовала, как внутри все закипает, приближаясь к той критической точке, когда она теряет над собой контроль.
— А что, если у Джеффи с Дат-тай-вао особые отношения, не такие, как у других? — спросила она.
Алан с недоумением посмотрел на нее:
— Я не…
— Что, если Дат-тай-вао сохраняет Джеффи таким, какой он сейчас? — Она тщетно старалась подавить в голосе дрожь. — Что, если именно по этой причине он стал восприимчивым, контактным, веселым? Поет, читает, играет с другими детьми, словом, превратился в совершенно нормального мальчика. А теперь этот старик хочет забрать Дат-тай-вао для своего фокусирующего устройства или чего-то еще. Не вернется ли тогда Джеффи в свое прежнее состояние, Алан? — Теперь уже не только голос дрожал у Сильвии, она сама дрожала всем телом. Тряслись руки, колени. — Алан, что, если он опять заболеет аутизмом? — Сильвия закрыла лицо руками, стараясь задержать льющиеся слезы. — Господи, Алан, мне так стыдно! — И вдруг она почувствовала, что кто-то стоит и обнимает ее сзади за плечи, прижимая к себе. — Алан! Ты встал на ноги!
— Боюсь, что не очень прочно. Но дело не в этом. Все утро я смотрел на тебя и никак не мог понять, что творится у тебя в душе. Не мог понять, как ты напугана! Какой же я болван!
— Но встал на ноги!
