Если им так хотелось воду во дворе, почему нельзя было, как все нормальные калифорнийцы, обойтись бассейном?
У меня возникло чувство, будто мы попали в параллельный мир.
Вернон с Тэмом забрали наши сумки. Я взглянула на маму – похоже, она была в восторге. Ясно. Отсюда помощи ждать не стоит.
Мы зашли в дом, и я подумала, что город этим ребятам, пожалуй, и ни к чему. Внутри скрывалось огромное пространство: здесь можно было жить годами, не испытывая ни в чем ни малейшей нужды.
Внутренняя отделка тоже оказалась деревянной. Через гигантские окна и стеклянную крышу струились лучи солнца, заливая помещение теплым светом. На каждом шагу зеленели цветы – сразу видно, кто в доме хозяин.
Холл имел несколько уровней и напоминал джунгли. Гостей с порога встречал запах сырой земли и экзотических растений; повсюду шелестели листья, где-то журчала вода. От холла в две разные стороны вели застекленные коридоры. Напротив, по ту его сторону, начиналась большая гостиная. Кремовый ковер, каменные столешницы, много простора и света… И, конечно, растений – они захватили и гостиную тоже.
– Обувь сюда, – сказал Вернон, сбрасывая мокасины. Дети уже успели разуться, убрать ботинки в нечто шкафоподобное и достать оттуда тапочки.
У меня кровь прилила к щекам. И что – так каждый раз? Проще и не обуваться… Я расшнуровала ботинки и небрежно швырнула их в угол. Холли протянула мне пушистые розовые тапочки. Мило. Интересно, чьи еще ароматные ноги успели в них побывать? Впрочем, тапки выглядели новыми, и после некоторых колебаний я засунула в них ноги. Мама аккуратно поставила туфли в одну из ниш и выразительно на меня посмотрела. Я вздохнула, безуспешно попыталась запихнуть свои ботинки в соседнюю нишу и, убедившись, что они не влезают туда ни в каком положении, взгромоздила их сверху.
Вернон решил показать нам дом.
Целое крыло было отведено его работе. Сначала приемная, где пациенты ожидали своей очереди, полистывая глянцевые журналы. Потом кабинет, где они изливали душу. И даже туалет – только для посетителей, у домашних был другой. На стенах висело множество картин – они невольно притягивали взгляд, перенося в далекие неизведанные миры. У «психического крыла» был свой вход с улицы. Вернон указал на дверь, которая отделяла рабочую часть от остального дома.
– Если дверь закрыта – значит, я работаю и входить нельзя. Только в случае пожара, наводнения, землетрясения и прочих вселенских катастроф, – предупредил он, улыбаясь.
Мы переместились в крыло со спальнями, и Тэм занес в одну из них мой чемодан – эта, по всей видимости, предназначалась мне. Да, похоже, мама успела выложить про меня всю подноготную. Комната была отделана в синих и светло-коричневых тонах с вкраплениями золота. На комодах стояли индийские статуэтки: шести- и восьмирукие боги, замершие в причудливом танце. На туалетном столике восседал позолоченный Будда.
Синий – мой любимый цвет. И я изучаю религии Востока.
– Нравится? – спросила Холли.
– Да-а… – выдавила я, всеми силами стараясь возненавидеть эту комнату. Все происходило слишком быстро.
– Моя комната напротив, – Холли указала на резную деревянную дверь. – А Тэма – за углом. Ванная вот здесь.
Мы дружно отправились инспектировать ванную. Она была потрясающая: просторная, с мягкими коврами, душем и ванной – на выбор. Для меня уже завели личную вешалку, на которой аккуратно висел комплект синих полотенец – для лица, тела и рук. Ну не буржуйство ли? У Тэма полотенца оказались серые, у Холли – красные.
Следующим пунктом программы была хозяйская спальня. Сюда Вернон поставил мамин чемодан. А гостевых спален в этом доме разве нет?
Я всеми силами старалась не смотреть на кровать. Она была необъятной. Мы бы спокойно уместились на ней впятером, не опасаясь получить локтем в нос. У меня опять запылали уши. К счастью, экскурсия продолжилась.
Мы обследовали библиотеку, рабочий кабинет с компьютером, откуда Вернон, наверное, и переписывался с мамой, еще пару гостевых комнат и вторую ванную. У этого дома вообще есть конец? А карту мне выдадут? В Айдахо такие хоромы никому и не снились.
Мы вернулись в гостиную. Ну и где все развлечения? Плейстейшен? Телевизор? Слышали эти люди про кабельное телевидение? Премиум-каналы? Вообще хоть про какие-нибудь каналы?
– А это твое новое пианино, Фиона, – прервал мои раздумья Вернон.
Оно стояло за углом в отдельной нише: сверкающий, лакированный «Стори и Кларк» бледно-чайного цвета.
Мама предупреждала, что если они с Верноном решат жить вместе, мое старое пианино с нами не поедет. Оно было страшное и весило килограмм четыреста. К тому же этого квадратного монстра постоянно приходилось настраивать. Оно досталось нам вместе с домом, куда родители въехали еще до моего рождения, и вынести его оттуда не удалось никому. Похоже, стены строили прямо вокруг него. Играть на нем тоже было некому, пока родителям не пришло в голову отдать свою шестилетнюю малютку на уроки сольфеджио.
Сперва я ненавидела и сольфеджио, и пианино. Но через пару лет наших непростых отношений что-то изменилось. Пианино стало разговаривать со мной. Оно придавало мне сил и словно подмигивало клавишами: мы такого можем натворить вместе! Тогда я начала подбирать ноты к песням, которые слышала по радио. Музыка захватывала меня, резонируя где-то внутри. Стоило мне услышать мелодию, и она становилась моей.
Из всех вещей и людей, которые мне пришлось бы оставить в Айдахо, больше всего я переживала за пианино.
И то, что Вернон купил мне другое – еще совсем меня не зная, – значило очень много.
С другой стороны, психологическая практика, по-видимому, приносила ему немалые деньги: раз он купил этот сказочный дом едва ли не на самом дорогом участке земли в мире. Так что одним пианино больше, одним меньше…
Даже если это был подкуп, то весьма галантный.
Я села за пианино и вопросительно взглянула на Вернона. Он кивнул. Я подняла крышку и посмотрела на клавиши. Пианино было не новое. Клавиши пожелтели, но не выглядели облупленными и измочаленными, как в музыкальной школе. Я осторожно опустила руки с интервалом в две октавы. Гладкая слоновая кость и теплое эбеновое дерево. Я сыграла второе упражнение Ганона для фортепиано – не бог весть какой шедевр, но пока его играешь, приходится пройтись чуть ли не по всем клавишам: так слышна почти каждая нота.
Чистый глубокий звук лился легко и свободно, проникая внутрь меня и вибрируя в каждой жилке. Я закончила упражнение, и пальцы сами решили, что играть дальше. Они выбрали вальс Шопена. Я себе уже не принадлежала – мной овладела мелодия.
Через некоторое время я очнулась и подняла глаза. Тут до меня дошла пара вещей. Во-первых, меня вполне можно купить. А во-вторых, я готова переехать сюда хоть завтра – лишь бы пианино стояло на месте, потому что, пока я на нем играла, все остальное переставало существовать. Что бы тут ни случилось – меня спасет музыка.