— Да, — у Мориса глаза были полны слез. — Я знаю. Слава Богу.
Он вспомнил, как сказал Лидии, что Бога нет, и почувствовал, что краснеет.
— Я сообщу доктору Кеммельману, — сказал Тимпнелл, еще раз похлопал Мориса по руке и встал.
— Позвоните, пожалуйста, моей жене, — попросил Морис.
Потому что несмотря на причитания и заламывания рук, их связывало чувство. Может быть, даже любовь — чувство, имеющее мало общего с желанием свернуть кому-либо шею.
— Я прослежу, чтобы позвонили. Сестра, вы могли бы?..
— Конечно, доктор, — сказала сестра, и Тимпнелл не смог сдержать улыбки.
— Спасибо, доктор, — сказал Морис, вытирая глаза бумажной салфеткой. — Большое спасибо.
Тимпнелл вышел. В какой-то момент разговора проснулся Денкер. Морис подумал, что наверное, нужно извиниться за шум и слезы, а потом решил не извиняться.
— Я понял, что вас можно поздравить, — сказал мистер Денкер.
— Посмотрим, — сказал Морис, но как и Тимпнелл, он не мог сдержать улыбки. — Поживем — увидим.
— Все может быть, — отозвался Денкер неопределенно и включил телевизор с помощью пульта дистанционного управления.
Было четверть шестого, и они успели посмотреть конец веселого шоу, потом вечерние новости. Безработица растет. Инфляция не так уж высока. Заложники остаются в заложниках. Новый опрос службы Геллапа показал, что если бы выборы проводились сейчас, то четыре кандидата от республиканцев победили бы Джимми Картера. В Атланте произошли расовые столкновения, в результате которых был убит чернокожий ребенок (еще за полгода до этих событий страшный почерк убийства стал проявляться в Атланте). «Ночь насилия» назвал эти события комментатор. Рядом с домом в саду неподалеку от Хайвэй, 46, найден труп неизвестного с ножевыми ранениями и следами насилия.
Лидия позвонила около 6.30. Ей сообщил доктор Кеммельман, и, комментируя рапорт практиканта, сделал очень оптимистический прогноз. Лидия говорила очень весело, обещала прийти завтра, даже если это убьет ее. Морис сказал, что любит ее. Сегодня он любил всех — Лидию, доктора Тимпнелла с газонной стрижкой, мистера Денкера и даже девушку, которая принесла ужин, когда Морис повесил трубку.
На ужин были котлеты, картофельное пюре, морковь с горошком и маленькое блюдечко мороженого на десерт. Девушку, что принесла ужин, звали Фелис, это была застенчивая блондинка лет двадцати. У нее свои хорошие новости: ее приятель получил работу программиста в компании IBM и официально предложил выйти за него замуж.
Мистер Денкер, отличавшийся особой галантностью, которая очень нравилась молодым леди, выразил восторг.
— Как замечательно. Ты должна сесть и рассказать нам об этом. Расскажи нам все-все. Без утайки.
Фелис, вспыхнув, улыбнулась и сказала, что не может.
— У меня еще остались палаты в этом крыле, а после этого еще третье крыло. А уже 6.30!
— Тогда завтра вечером, непременно. Мы настаиваем, разве не так, мистер Хейзел?
— Да, конечно, — пробормотал Морис, хотя мысли его были очень далеко.
(Ты должна сесть и рассказать нам об этом)
Слова, сказанные именно этим насмешливым тоном. Он слышал их раньше, теперь он не сомневался. Но Денкер ли произносил их? Он?
(Расскажи нам все-все)
Голос городского человека. Образованного. Но в этом голосе была угроза. Сильная рука в бархатной перчатке. Да.
Где?
(Расскажи нам все-все. Без утайки)
(Патин??)
Морис Хейзел посмотрел на свой ужин. Мистер Денкер уже приступил к трапезе. Разговор с Фелис привел его в доброе расположение духа, как бывало всегда после ухода белокурого мальчика.
— Хорошая девушка, — заметил Денкер, прожевывая морковь с горошком.
— Да, вы…
(Ты должна сесть)
— Вы имеете в виду Фелис? Она…
(и рассказать нам об этом все)
— Очень приятная.
(Расскажи нам все-все. Без утайки)
Он снова посмотрел на свой ужин, вдруг вспомнив, как питались в лагере. Сначала готов был убить за кусок мяса, не важно — гнилого или заплесневевшего. Но потом этот безумный голод проходил, и желудок лежал серым камнем где-то внутри живота. Казалось, уже никогда не почувствуешь голода.
Пока не видел еды.
(Расскажи нам все, друг мой. Без утайки. Ты должен сесть и рассказать нам об этом все-все)
На пластиковой больничной тарелке-лежала котлета из говядины. Почему же он вдруг подумал о барашке? Не о баранине, не об отбивных — баранина часто бывает жилистой, а отбивные — жесткими, и человек с гнилыми зубами, как у старика, пожалуй, вряд ли соблазнится бараниной или отбивной. Нет, он подумал об аппетитном жарком из молодого барашка, сочном и со множеством овощей. Нежные, вкусные овощи. Почему он подумал об этом? Неужели…
Дверь распахнулась. Появилась Лидия. Она улыбалась, хотя под мышкой у нее был алюминиевый костыль, и ее походка напоминала походку Честера, друга Маршалла Диллона.
— Морис! — пропищала она.
Ее ввела соседка, Эмма Роган, и вид у Лидии был робкий и счастливый.
Мистер Денкер, вздрогнув, выронил вилку. Тихо про себя выругался и поднял ее, скривившись.
— Это так ЗАМЕЧАТЕЛЬНО! — Лидию просто распирало от волнения. — Я позвонила Эмме и спросила, не сможем ли мы поехать сегодня, не дожидаясь утра. У меня уже был костыль, и я сказала: «Эм, если я не могу облегчить Морису страдания, то что же я за жена?» Вот так я и сказала, правда, Эмма?
Эмма Роган, вспомнив, видимо, что это ее щенок стал причиной несчастья, охотно закивала.
— Потом я позвонила в больницу, — продолжала Лидия, снимая плащ и усаживаясь явно надолго, — и мне сказали, что посещения уже закончены, но для меня сделают исключение, если только мы побудем недолго, чтобы не беспокоить мистера Денкера. Но мы ведь вам не помешаем, мистер Денкер?
— Нет, дорогая леди, — величественно ответил Денкер.
— Присядь, Эмма, возьми стул мистера Денкера, он ему сейчас не нужен. Морис, прекрати, ты уже весь вымазался мороженым, как ребенок. Не волнуйся, скоро все будет в порядке. Я покормлю тебя. Вот так. Открой ротик, за маму, за папу. Не надо, не надо разговаривать. Мамочке лучше знать. Эмма, посмотри на него, он ведь совсем полысел, думая, что уже никогда не сможет ходить. Это милость Божья. Я говорила ему, что эта стремянка неустойчива. Я сказала: «Морис, слезай с этой стремянки сейчас же, пока…»
Она кормила его мороженым и тараторила без умолку целый час, и когда ушла, сильно хромая и опираясь на костыль, а Эмма поддерживала ее под руку, мысли о жарком из барашка были последними, посетившими Мориса Хейзела в тот вечер. Он был выжат. День получился уж слишком тяжелым. Поэтому Морис сразу заснул.
