Док Головин как то изрек, что на участке у Иннокентия царит тот же хаос, что и в его голове. Типа: что внутри, то и снаружи. После этой фразы, опрометчиво оброненной при Кеше и в его же бане, Головин больше в гостях у Нага не появлялся.
Ничем неповинная баня сгорела дотла. Дружба была уничтожена тем же пламенем. Новостями и мнением друг о друге старые товарищи теперь обменивались через меня. Я любил их обоих, и выполнял роль подросшего ребенка у разошедшихся, но сохранивших накал страстей родителей.
Они знали друг друга больше сорока лет, и изливали на меня все взаимное непонимание и претензии, накопившиеся за эти годы. Порой Кеша и Док здорово напоминали разобидевшихся мальчишек. И при этом оба проявляли безупречность, бесконечную мудрость и безжалостность. Как им это удавалось, - до сих пор было для меня загадкой. Хотя, возможно, они были столь совершенны только в моих восторженных глазах
- Будем ждать, - решил я за нас с Катей. Протиснувшись через нагромождения стройматериалов к маленькой скамейке под яблоней, можно было позволить себе расслабиться. Катерина замерла с неестественной для живого человека восковой неподвижностью. На сильно расслабленную девицу она явно не тянула.
– Коли погоду на участке так колбасит, значит Иннокентий Леонидович медитируют! – Я почтительно возвел глаза к небу и сложил руки лодочкой перед грудью. – А ежели оне медитируют, то лезть им под руку не надо. Могут ненароком и зашибить.
Ждать пришлось недолго. На третьем ярусе, над гостевой и лабораторией, раздался скрип открываемой двери. Затем мой моментально обострившийся слух уловил, как шаги спустились по деревянной лестнице и… Как всегда, без всякого перехода: вот он на лестнице и сразу рядом. Будто не было пятнадцати метров перехода между нами, будто соткался из воздуха, как подросший Чеширский кот.
Кеша опять умудрился подкрасться ко мне незаметно, с дольной улыбкой протягивая мне свою выдубленную, мозолистую ладонь. Мы играли в эту игру уже не первый год, и, до сих пор, старикан неизменно оставлял меня с носом. Его худощавое, чем-то напоминающее индейца из старых советских фильмов, лицо светилось весельем. В неизменном заштопанном ватнике и хлопковых синих штанах, тоже не отличавшихся новизной Йог легко мог сойти и за алтайского селянина.
Кеша вообще много за кого мог бы сойти. Только вот ни на кого не был похож окончательно, так чтоб можно было навесить на него готовый обывательский «ярлык». Крепко ухватив землю узловатыми пальцами на босых ступнях и не обращая внимания на разметавшиеся по заспанному лицу седые длинные волосами, скрывавшими сияющие стальным блеском глаза, юноша с лицом старика упорно не желал вписываться в привычные представления.
-- Здорово живешь, Платон Реальгар. От тебя мертвечиной несет, как от гиены-трупоеда. Опять с упырем подрался, чертяка? И что за покойницу ты с собой притащил, у меня тут, знаешь ли, не анатомический театр!
-- Как всегда, Кеша был удивительно галантен. Вопрос задавался несомненно Катерине, но, как «карамболь»[105] в бильярде, сначала прилетел мне в лоб, а потом угодил в девчонку.
Катя держала удар с достоинством. Без суеты, но не мешкая, она поднялась со скамьи и спокойно протянула йогу руку, ожидая пожатия. Кеша здороваться не спешил, так же спокойно стоя напротив девушки, он смотрел ей в глаза. Первой паузу нарушила Катя: - Иннокентий Леонидович, не знаю, что ВЫ про меня думаете, но Я – ЖИВАЯ! Меня зовут Катя и мне нужна ваша помощь.
Выпалив все на одном дыхании, Катюха обессилено осела на скамейку. В глазах старика появился интерес. Он еще несколько секунд молча разглядывал девушку из-за полуприкрытых глаз, потом развернулся и пошел к избе, вросшей в землю почти по окна.
Немного повозившись, чтобы отпереть ржавый замок, повернул голову в нашу сторону и тихо произнес: - ну что сидишь, Катюша, проходи. Живая, неживая, пока держишь себя хорошо, не суть важно.
В старом бревенчатом доме, единственном, не подвергшимся перестройке с 1937 года, Кеша принимал новых гостей. Дальше, в фантасмагорический лабиринт сараев, допускались только прошедшие предварительный отбор. Я слегка приободрился, Катя прошла первый «тест». Наг не отказался с ней разговаривать. Более того, она удостоилась скупой Кешиной похвалы, значит, - шансы еще есть.
Мы уселись на продавленный диван, лицом к выбеленной русской печи, представлявшей сакральный центр дома. Стол перед нами, накрытый белой льняной скатертью, стремительно заполнялся атрибутами сельского гостеприимства. Тарелки с тахинной халвой и засохшими пряниками, щедро нарезанными ломтями сала и черного хлеба, свежезаваренный чайник ароматного черного-пречерного чая, - Кеша презрительно называл помоями все, что было жиже чифиря.
Старый Наг не любил терять времени: через несколько минут мы с Катюхой утолили первый голод и были готовы внятно изложить ситуацию. Кеша запросил подробности и я приступил к рассказу. Рассказывать пришлось с самого начала, с первого знакомства с Катей. Хорошо еще с рождения не заставил, с него станется.
Время от времени Наг обращался к Катерине за уточнениями, а в моменты, когда я деликатно пропускал подробности нашего знакомства, старый поганец глумливо лыбился. Но апофеоз его восторга наступил, во время моего отчета о удачной телепортации. Вместо того, чтобы порадоваться магической победе ученика, он довольно осклабился и буркнул себе под нос: - Значит, девственность сохранил. Хорошооо…
Буркнул, вроде вполголоса, но так, что Катерина расслышала и с яростью заблестела глазами. Мне же стало, мягко говоря, неудобно. - Чего сконфузились, любовнички?! – Откомментировал наше негодование Кеша.
– Реальгару на роду написано девство потерять со страшной бабой. Не рожей страшной, - не горюй, Демон. Ведьмой будет твоя первая, такой мощи, что раз в сотню лет земля рожает. И силу ты свою обретешь через энтот опыт сексуальный и никак иначе. А тебе, милая, повезло крупно, что судьбу ему не сломала. Иначе мы б с тобой тут не разговаривали, Мойры[106] такое не прощают.
Единственная женщина, с которой мне по-настоящему хотелось бы расстаться с невинностью, звалась Маргаритой. То, что Кеша про нее рассказывал, мне очень не нравилось. Как не нравилась идея переспать с собственной сестрой. Хотя, если начистоту, была Маргоша ведьмой, точно была. Как иначе объяснить мою к ней безусловную любовь и такой же, по интенсивности, страх. Ситуация была патовая, я предпочел отмолчаться и не думать дальше в столь неудобном направлении.
