Впрочем, твари не были агрессивны, напротив — чрезвычайно общительны, подчёркнуто любезны; здоровались, пытались вовлечь в беседу. Кошкогусенице Фюррет, бывшей его проводником, приходилось отгонять особо надоедливых громким скрипом пополам с шипением.
При этом сама она без умолку тараторила:
— Мы все тут считаем, что мир детства устроен несправедливо. Кто-то скажет, что такова природа вещей, но мы тут так не думаем.
— Кто такие вы и при чём тут детство? — спросил было он, но Фюррет будто и не слышала.
— А ты знаешь, куда уходит, детство? А? Чего молчишь? Полагаешь этот вопрос риторическим? Ха-ха! Хорошо. Спрошу иначе. Куда деваются дети? А откуда берутся взрослые? Во вопрос! А вот ещё. Кому пишут на заборах? Кто громче смеётся, электророзетка или ножницы? Чем мальчики отличаются от обгрызенных ногтей? А девочки — от дырочек на чулках? Что говорит зажженная спичка дождевому червю? О чём догадывается буква «ы»? Куда девается любовь из моркови? Кого боится тёмная комната? А мечты съедобны? Кто пролил молоко матери? Где шарила отцовская рука? На какой вопрос отвечает слово «На!»?
— Хватит, — взмолился он. — Я ничего не понимаю!
— М-м-да? — Фюррет вроде как удивилась. — Ну ладно. Видишь ли, мы все тут думаем, что воспитание детей — штука гораздо более простая чем кажется. Дети воспитывают сами себя, и не дело взрослых… Кстати, кто такие взрослые? — И, не дожидаясь ответа, — Взрослые — это дети, не знающие, что они всё еще дети. Так вот. Не дело этих самых переростков мешать быть детьми настоящим детям, прививать им вкус к «правильности». Только тогда дети смогут вдоволь наиграться в детский ужас и вырастут впо-настоящему правильных взрослых, не обремененных детскими кошмарами. И тогда мир будет другим. Ну, более пригодным для жизни, что ли. Не отягощенным детскими фантазиями: игрой в солдатики, болезненным подсматриванием за всем и вся, нанесением бесполезных ущербов, слабосильным садизмом, ну, и так далее, ну, ты понял. Только там, откуда ты явился, это ещё мало кто знает…
Он подумал, что, наверное, если кошкогусеница права, то колёсико привело его туда, где в такой вот причудливой форме сконцентрировалось всё недосказанное детство мира.
Он спросил:
— А вдруг освобожденный детский ужас окажется еще ужасней, чем взрослый?
Фюррет усмехнулась:
— В чем-то, конечно, да. Еще бы. Но масштабным бедствием это всё равно не станет. У детей же нет широкого доступа к инструментам мироустройства. В отличие от взрослых, понимаешь?
Он рассеянно покивал в ответ.
Фюррет, между тем, продолжала:
— Видишь ли, мы планируем появиться там, у вас. Не сейчас, попозже. В ином качестве, ну, не настолько живые, что ли. Но с гораздо большими возможностями.
— А зачем?
— Ну… Это будет что-то вроде разведки. Активной разведки.
— Как это?
— Сам увидишь. Следите за телепрограммой.
Он непонимающе пожал плечами. Некоторое время она, ухмыляясь, смотрела на него.
— А когда мы исчерпаем свой ресурс, придут другие. За ними — еще какие-нибудь. И так до тех пор, пока почва не окажется достаточно разрыхлена. В общем, рано или поздно появится поколение детей, которому суждено будет стать детьми колёсика. Вот тогда и начнётся настоящий Детский Мир.
— Колёсико? — удивленно переспросил он. — Как у меня?
— Ты просто эксперимент. У тебя, скажем так, лабораторная модель. С ограниченными возможностями. Хотя и с ней можно добиться неплохих результатов. Но ты, скорее всего, не добьёшься. Остановишься… Кстати, впоследствии это может быть вовсе и не колёсико. Какой-то другой предмет. Но принцип тот же.
Он молчал, не зная, что сказать, а она вдруг переспросила:
— Так на какой вопрос отвечает слово «На!»?
— Ни на какой, — угрюмо сказал он.
— Фиг то, — отрезала Фюррет.
— Постой-постой!
Крупный филин с плоскими рогами, растущими прямо изо лба, шумно свалился откуда-то сверху.
— Подожди, Фюррет, дорогая, не спеши.
— Это Ноктоул, — зевнув, представила кошкогусеница необычную птицу.
Филин оценивающе посмотрел на него, при этом круглая рогатая башка крутнулась вокруг горизонтальной оси, как подбитая фигурка в тире, и встала на место.
— Так говоришь, ни на какой? — переспросил Ноктоул.
— Ну да, — помедлив, ответил он.
— Уверен?
— Ну.
— Спорим?
— Спорим, — согласился он, пожав плечами.
— На что? — Филин подмигнул ему круглым глазом.
И он совершенно по-детски ответил:
— На миллион миллионов.
— Идёт.
Ноктоул переступил с лапы на лапу, неуклюже подвигал крыльями, огляделся по сторонам и в наступившей тишине громко проорал:
— Слово «На!» отвечает на вопрос «А?»!
И заухал, захохотал. А вслед за ним на разные голоса закошмарили и другие обитатели этого ужаса.
Он в страхе зажал уши ладонями, но всё равно услышал, как проскрипела Фюррет:
— Ты проспорил, ясно? Теперь ты должен будешь отдать миллион миллионов!
И он понял, что попался.
Оглушённый фантастическим прозрением, не веря умом, но сердцем понимая, что всё это происходит не понарошку, Мхов молча спускается вслед за гостьей в игровой зал. Там он провожает её до выхода, по дороге машет рукой своим людям:
— Пусть идёт.
Те, готовые к действию, удивлённо расступаются, угрюмо глядят, как «Каплан» покидает казино, усаживается в скромные «Жигули» пятой модели. Перед тем как отъехать, она опускает боковое стекло и, смеясь, спрашивает у застывшего в дверях Мхова:
— Ну а как тебя зовут, ты знаешь?
Мхов не успевает зацепиться за странный вопрос, потому что сзади кто-то трогает его за плечо. Он не сразу оборачивается. Василевский, недоверчиво щурясь, интересуется:
— Олегыч, зачем отпустил?
Мхов криво улыбается, пожимает плечами.
Срамной, поджав губы, молча стоит в стороне.
Бутик не отстаёт:
— Она что-нибудь рассказала?
Мхов словно в забытьи кивает.
— Что? — наседает Бутик.
— Всё, — глядя мимо него, отвечает Мхов.
— Что, что?! — Василевский вцепляется ему в локоть.
Мхов с усилием высвобождается.
— Тебе это вряд ли интересно, Паша, — безразлично говорит он.
— Б-лин!
Бутик хватается за мобильник, поспешно набирает номер, начинает с кем-то говорить, но Мхов не слушает. Он думает о том, что это далеко не первый раз, когда давнишнее колёсико докатилось до реальной жизни. Это началось тогда, когда путешествия за колёсиком начали происходить не только во сне (со временем он научился грезить наяву). Впервые это случилось с восьмиклассницей Ниной; «разрезанная» пополам колёсиком, она вскоре чуть не угодила под поезд. Свалившись с платформы «Новая» на рельсы перед приближающимся проходящим составом, она бы неминуемо погибла. Но какой-то мужик, спрыгнув с платформы, спас ее, вытолкнул почти из-под колес, самого же его потом собирали по кускам. А как-то раз…
