Она закрыла лицо руками и села на пассажирское сиденье «универсала». Слишком высокое для нее, она чуть не сползла. Я поймал ее, помог усесться поудобнее. Не думаю, что она это заметила.
– Давай, бери его, – пробормотала она. – Мне насрать. Подними его на парашютную вышку и спрыгни с ним, если хочешь. Только не жди, что я буду участвовать в ваших… в ваших мальчишечьих играх.
– Я не могу поехать без тебя, – возразил Майк.
Эти слова заставили ее опустить руки и посмотреть на него.
– Майкл, кроме тебя, у меня никого нет. Ты это понимаешь?
– Да. – Он взял ее руку в свои. – И у меня никого нет, кроме тебя.
По ее лицу я видел, что эта мысль никогда не приходила ей в голову. По-настоящему не приходила.
– Помогите мне перебраться на сиденье, – попросил Майк. – Вы оба.
Когда мы устроили его в машине (я не помню ремня безопасности, возможно, тогда ему еще не придавали такого значения), я захлопнул дверцу, и мы вдвоем пошли к водительскому месту, обходя «универсал» спереди.
– Его кресло, – рассеянно сказала она. – Мне надо забрать его кресло.
– Я положу его в багажник. А ты садись за руль и приготовься вести машину. Несколько раз глубоко вдохни.
Я помог ей сесть за руль. При этом я держал Энни выше локтя, моя кисть полностью охватывала ее руку. Я даже подумал о том, чтобы сказать, что нельзя жить на одних романах, но передумал. Сегодня ей уже многое пришлось выслушать.
Я сложил кресло, убрал в багажное отделение, провозившись чуть дольше, чем требовалось, чтобы она успела взять себя в руки. Идя к водительской дверце, подсознательно ожидал увидеть поднятое стекло, но, к счастью, ошибся. Она уже вытерла глаза и нос и привела волосы в относительный порядок.
– Он не может поехать без тебя, и я тоже не могу.
Она заговорила со мной так, будто Майк не мог ее слышать.
– Я так боюсь за него, постоянно. Он видит так много, и почти все причиняет ему боль. В этом причина его кошмарных снов, я знаю. Он такой удивительный ребенок. Почему ему не быть здоровым? Почему все так? Почему?
– Не знаю, – честно ответил я.
Она повернулась, чтобы поцеловать Майка в щеку. Вновь посмотрела на меня. Всхлипнув, глубоко вздохнула:
– Так когда мы поедем?
* * *
«Возвращение короля» – не столь сложный для чтения роман, как «Диссертация», но в тот вечер я бы не осилил и «Кота в шляпе» доктора Сьюза. Поужинав консервированными спагетти (и, по существу, проигнорировав многозначительное замечание миссис Шоплоу на предмет того, что некоторые молодые люди не желают заботиться о своем здоровье), я поднялся в свою комнату, сел у окна и, глядя в темноту, начал слушать мерный шум прибоя.
Уже почти задремал, когда миссис Ш. легонько постучала в дверь:
– Тебя к телефону, Дев. Это маленький мальчик.
Я торопливо спустился в гостиную, потому что знал только одного маленького мальчика, который мог мне позвонить.
– Майк!
Он ответил тихим голосом:
– Мама спит. Сказала, что устала.
– Конечно, устала. – Я подумал о том, как мы на пару насели на нее.
– Я знаю, что насели. – Майк словно подслушал мои мысли. – Нам пришлось.
– Майк… ты можешь читать мысли? Ты читаешь мои?
– Точно не знаю, – ответил он. – Иногда я что-то вижу и что-то слышу, вот и все. Иногда приходят какие-то идеи. Это была моя идея – приехать в дом деда. Мама сказала, что он нам не позволит, но я знал, что позволит. Если у меня что-то и есть, что-то необычное, я думаю, это от него. Он излечивает людей, знаешь ли. Я хочу сказать, иногда он все подстраивает, но иногда действительно излечивает.
– Почему ты позвонил, Майк?
Он оживился.
– Насчет «Страны радости»! Мы действительно сможем прокатиться на карусели и чертовом колесе?
– Я в этом почти полностью уверен.
– Пострелять в тире?
– Возможно. Если твоя мама позволит. Все это возможно, если мы получим разрешение твоей мамы. Я хочу сказать…
– Я знаю, о чем ты, – нетерпеливо прервал он меня. Потом в его голосе вновь послышался детский восторг: – Как будет здорово!
– Но никаких быстрых аттракционов. Согласен? Во-первых, они закрыты на зиму. – «Каролинское колесо» тоже закрылось на зиму, но с помощью Лейна Харди подготовка к работе не заняла бы и сорока минут. – Во-вторых…
– Да, я знаю, мое сердце. Колеса вполне хватит. Его видно с края нашей дорожки, знаешь ли. На вершине я буду смотреть на мир, словно с воздушного змея.
Я улыбнулся:
– Что-то в этом роде. Но помни, только если позволит твоя мама. Она – главная.
– Мы идем туда ради нее. Она поймет, когда мы окажемся там. – В его голосе слышалась абсолютная уверенность. – И ради тебя, Дев. Но главным образом из-за девушки. Она пробыла там слишком долго. Она хочет уйти.
У меня отвисла челюсть, во рту мгновенно пересохло.
– Как… – Горло перехватило. Я судорожно сглотнул. – Как ты узнал о ней?
– Не знаю, но думаю, я оказался здесь из-за нее. Я говорил тебе, это не белое?
– Да, но ты сказал, что не знаешь, о чем речь. Теперь знаешь?
– Нет. – Он закашлялся. Я ждал. Когда приступ закончился, он продолжил: – Я должен идти. Мама просыпается. Теперь будет полночи бодрствовать, читать.
– Да?
– Да. Я действительно надеюсь, что она позволит нам прокатиться на чертовом колесе.
– Оно называется «Каролинское колесо», но для людей, которые там работают, это подъемка. – Некоторые, к примеру Эдди, называли «Колесо» лохолифтом, но этого я Майку говорить не стал. – У сотрудников «Страны радости» есть свой секретный язык. Это одно из словечек.
– Подъемка. Я запомню. Спокойной ночи, Дев.
В трубке щелкнуло.
* * *
На этот раз сердечный приступ случился у Фреда Дина.
С посиневшим и перекошенным лицом он лежал на пандусе, ведущем к «Каролинскому колесу». Я опустился рядом с Фредом на колени и начал делать непрямой массаж сердца. Осознав, что мои усилия не дают результата, наклонился вперед, зажал ему ноздри, накрыл его губы своими. Что-то пробралось между моими зубами на язык. Я резко отдернул голову и увидел лавину черных паучков, выбегающих из его рта.
Проснулся и обнаружил, что наполовину сполз с кровати, простыня обмотала меня, как саван, сердце бешено бьется, а во рту копошатся паучки. Потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что рот пуст. Тем не менее я поднялся, прошел в ванную, выпил два стакана воды. Возможно, мне снились и более кошмарные сны, чем разбудивший меня в три часа утра того вторника, но если и так, вспомнить их я не могу. Я перестелил постель, лег, в полной уверенности, что больше мне в эту ночь не заснуть. Но уже задремал вновь, когда мне в голову пришла мысль, что душераздирающая сцена, устроенная нами в больнице, может ни к чему не привести.
