Несомненно, это была она, его соседка по самолету. Та же сливочно-белая кожа, легкий розовый румянец, небрежно заколотые светлые волосы, плавные неторопливые движения. На миг они встретились глазами, и в ее взгляде тоже проступило узнавание, по губам скользнула легкая улыбка. Старыгин сделал шаг к ней, задел стойку, и проклятая стойка повалилась на пол, рассыпав открытки. Тут же на шум выскочил из-за занавески маленький встрепанный итальянец и запричитал, прижимая руки к сердцу. Старыгин отвлекся, поднимая открытки, а когда поднялся с колен, женщина уже уходила. Приличия не позволили ему бежать за ней, да и зачем? Спросить, что она тут делает? Как она попала в Италию? Да точно так же, как и он, приехала на машине. В конце концов, это совершенно не его дело, и мало ли какие бывают совпадения, Европа – маленькая…
Звякнул дверной колокольчик, и одновременно Старыгин уловил еще один звук. Что-то упало и покатилось по каменному полу. Он нагнулся и поднял дешевую безделушку – круглую коробочку из розовой эмали. Посредине был выдавлен стилизованный цветок – не то ромашка, не то маргаритка. Лепестки у него были разного цвета – в общем, цветик-семицветик из сказки.
Колокольчик звякнул отчаянно – это в магазин вихрем ворвалась Катаржина.
– Что это у тебя? – Она цапнула из его рук находку, Старыгин и моргнуть не успел. – Зачем ты купил дамскую пудреницу?
– Да нет, это одна женщина уронила…
– Какая женщина? – сердито прищурилась Катаржина. – Ты познакомился с какой-то другой женщиной? Господи, оставить нельзя ни на минуту!
– Да что ты несешь! – возмутился Старыгин. – Я с ней ни слова не сказал, просто случайно столкнулись!
Он тут же опомнился – с чего это он вздумал оправдываться? И с чего это она вздумала разговаривать с ним таким тоном, как будто они – давние супруги и он только и делает, что пялится на посторонних молодых женщин, чтобы отдохнуть от надоевшей половины.
– Слушай, о чем мы вообще говорим? – Катаржина рассмеялась. – Извини, я очень ревнива, это у нас семейное…
– Твоя прабабушка зарубила своего мужа топором из ревности? – язвительно поинтересовался Старыгин.
– Примерно так, – с этими словами она повернулась к прилавку. – Иди к машине, тут разные подозрительные типы крутятся.
Она выскочила почти сразу за ним, купив все необходимое, и сказала, что отдала пудреницу хозяину – вдруг та дама хватится пропажи и вернется. Старыгин отчего-то вздохнул и поймал себя на мысли, что предпочел бы отдать вещь лично.
В номере он повалился на кровать, лениво наблюдая за Катаржиной, которая сновала по комнате, разбирая вещи. Неиссякаемая энергия этой женщины его сильно удивляла.
– Что ты молчишь? – Она присела рядом на кровать. – Ты знаешь, где мы будем искать следы?
– Легко сказать, – недовольно отозвался Старыгин, – откуда мне знать? Все, что я помню, – это часы с гербом Медичи.
– Здесь, во Флоренции, Медичи на каждом шагу, – возразила Катаржина, – недаром они правили городом несколько столетий, сначала – так сказать, на демократической основе, захватив всю финансовую власть в городе и добившись почетного звания «гонфалоньер справедливости», потом, вернувшись в освобожденный от французов город – уже в качестве Великих герцогов… Так что если ты вздумаешь проверить все гербы семьи Медичи, тебе придется болтаться по городу до второго пришествия…
– А тебе? – спросил Старыгин, улыбкой смягчив язвительный вопрос.
– Мне некогда, – серьезно ответила она, – у меня очень много важных и неотложных дел. Так что придумай, пожалуйста, что-нибудь…
С этими словами она сбросила одежду и закрыла за собой дверь ванной, лишив тем самым Старыгина возможности ответить в таком духе, что он тоже прибыл в Европу не шутки шутить и не отдыхать, и что если ей так некогда, то зачем вообще она прилипла к нему, как банный лист сами понимаете к чему…
Он тут же устыдился своих мыслей, вспомнив, что это она вывезла его в Италию. И при этом рисковала. И вообще, она очень помогла ему в Праге. И поможет здесь… Хорошо, что он сдержался и не стал выяснять отношения, при ее вспыльчивом характере это вылилось бы в скандал.
Как уже говорилось, Дмитрий Алексеевич был личностью творческой, но работу выбрал спокойную и тихую, можно сказать, кабинетную. Отдыхать он любил в кресле с хорошей книгой и с котом на коленях, оттого и не женился.
Под шум воды, доносящейся из ванной, Старыгин задремал. Но и во сне не было ему покоя. Перед глазами проплывали старые дома с полуразвалившимися башнями, мрачные средневековые подземелья с каменными сводами, нависающими над головой. Ему слышались шаги, гулко стучащие по каменным плитам, он задыхался в спертом воздухе подвала…
– Ты пойдешь в душ? – проник в его сон голос Катаржины.
Старыгин нехотя поднялся с кровати.
– И вытащи все из карманов, я отдам куртку в чистку! – недовольно сказала она. – Просто удивительно, до какой степени вы, мужчины, умудряетесь запачкать вещи! Где ты в ней валялся?
Старыгин вспомнил, что действительно валялся он в этой куртке на каменном полу в подземельях Клементинума, так что на куртке скопилась пыль веков. Он обшарил карманы и вытряхнул на постель мелкие деньги, шариковую ручку, пачку бумажных носовых платков, а также клочок желтоватой выцветшей бумаги. Бумажка была, по-видимому, оторвана от большого листа, причем лист был когда-то прочный и хорошего качества, сейчас же клочок выглядел старым и мятым, однако на нем все еще можно было разглядеть надпись. Старыгин разгладил его на столе и прочитал вслух:
«Bruciamento della vanita»…
– Что это? – удивилась Катаржина. – Откуда это у тебя?
И Старыгин вспомнил, как он боролся с убийцей в темноте и сырости подвала, как тот, убегая, придерживал под плащом какой-то рулон из плотной бумаги, как Старыгин выхватил у него рулон и как они потом топтали его ногами в драке.
– Это была гравюра! – сообразил он. – Убийца уносил оттуда какую-то гравюру, очевидно затем, чтобы я ее не увидел… Пан Войтынский пытался показать мне эту гравюру, но потом, чтобы навести меня на мысль о Флоренции, у него остались только часы с гербом Медичи. Но что же это значит?
– Bruciamento della vanita, – повторила Катаржина.
– Сожжение сует… – перевел Старыгин с итальянского на русский.
Они поглядели друг на друга и сказали хором:
– Савонарола!
Действительно, имя монаха Джироламо Савонаролы навеки связано с Флоренцией.
Пятнадцатый век, жизнь богатого города сложна и беспокойна. С одной стороны – блистательный двор Медичи, вокруг которого группируются философы, поэты, художники и музыканты. С другой стороны – два враждующих религиозных ордена – доминиканский и францисканский, которые борются за власть над душами (а заодно и кошельками) флорентийцев. Центром доминиканцев становится монастырь Сан-Марко, где долгое время жил и работал замечательный мастер фра Беато Анджелико.
