— Здравствуй, Чер! — обрадовалась Элли. — Чер, милый!
Подняла кота, прижала к груди. Луис следил за ней краем глаза, нашаривал в раковине грязные ножи и вилки. Вот радостная улыбка на лице дочери сменилась недоумением. Кот спокойно сидел у нее на руках, прижав уши, не сводя с хозяйки взгляда.
Через некоторое — очень долгое, как показалось Луису, — время она выпустила кота на пол, и тот важно, даже не оглянувшись, удалился в столовую. МЫШИНЫЙ ПАЛАЧ, вдруг ни с того ни с сего подумалось Луису. ГОСПОДИ, ЧТО Ж МЫ ВСЕ-ТАКИ СДЕЛАЛИ В ТУ НОЧЬ?
Но тщетно он старался припомнить, воспоминания казались далекими, их уже подернула дымка забвения, как и воспоминания о Викторе Паскоу, о его страшной смерти на полу приемного отделения в лазарете. Помнились ему только завывание ветра за домом, а дальше — черная кромка леса. И больше ничего.
— Пап, а, пап? — тихо и горестно проговорила Элли.
— Что, милая?
— От Чера плохо пахнет.
— Неужели? — изобразил беспечность Луис.
— Да, пахнет! Никогда так плохо не пахло! Какашками!
— Ну, может, в грязи где повалялся, мало ли, — успокоил Луис. — Выветрится этот запах, не бойся.
— Очень надеюсь, — вдруг чопорно, как старая светская дама, сказала Элли и удалилась.
Луис вымыл последнюю вилку, закрыл кран. Постоял у раковины, глядя в ночное небо за окном, слушая, как убегает, булькая, мыльная вода. Напоследок в трубе чмокнуло, хлюпнуло. И сразу пронзительно завыл ветер, северный, холодный. Луиса охватил нелепый беспричинный страх. Он нападает вдруг, когда туча застит солнце или раздается мерный, неизвестно откуда, звук.
— Тридцать девять и три? — ахнула Рейчел. — Ты не ошибся, Луис?
— Нет, это типично для вирусных заболеваний. — Луис старался не поддаваться раздражению, сквозившему в голосе жены. Ей сегодня нелегко пришлось: с двумя детьми чуть не через всю страну летела. Время к полуночи, а хлопот еще полон рот. Элли крепко спит у себя в комнате. А Гейдж в полудреме-полуобмороке лежит на их с Рейчел кровати. Час назад Луис дал ему аспирин. — К утру температура спадет.
— Может, антибиотики попробовать?
— Если б у него простуда была — другое дело. А вирус к антибиотикам не восприимчив, — терпеливо растолковал он жене. — От них только понос и рвота усилятся. Значит, организм будет еще больше обезвожен.
— А ты уверен, что это вирус?
— Если тебе моего мнения мало, убедись сама, милости прошу!
— Не кричи на меня! — Рейчел и сама сорвалась на крик.
— А я и не кричу! — ответил Луис в том же духе.
— Нет, кричишь! — Губы у Рейчел задрожали, она закрыла лицо руками.
Луис заметил темные круги под глазами жены, набрякшие веки, и ему сделалось стыдно за себя.
— Прости. — Он присел подле Рейчел. — сам не знаю, какая муха меня укусила. Прости, пожалуйста.
— Не согрешишь — не покаешься, — слабо улыбнулась Рейчел. — Не ты ли мне это говорил? Дорога, конечно, тяжелая, да и я боялась страшно, что ты будешь рвать и метать, увидев обновки Гейджа. Ладно, теперь уж скажу, пока ты передо мной виноват.
— Из-за чего ж я должен был рвать и метать?
Она снова чуть улыбнулась.
— Мама с папой купили ему десяток костюмчиков. И один он сегодня обновил.
— Да уж заметил, — бросил Луис.
— Я тоже заметила, что ты заметил. — И она скорчила рожицу. Луис рассмеялся, хотя ему было не до смеха. — А еще они купили шесть платьиц для Элли.
— Шесть платьиц! — чуть не взвыл Луис. Вдруг накатили злоба и обида комком в горле — не продохнуть. — Зачем, Рейчел?! Зачем?! Зачем ты позволила? Мы, что, сами не в состоянии… что, мы — нищие побирушки?.. — Он осекся. Комок в горле мешал говорить. Ему представилось, как он бредет по лесу с мертвым дочкиным котом, как перекладывает тяжелую ношу из руки в руку, а в это самое время Ирвин Гольдман, чтоб ему пусто было, покупает его, Луиса, дочку, ее любовь и расположение. Размахивает своей самой жирной на свете чековой книжкой, строчит самым золотым на свете вечным пером. Едва-едва Луис удержался, не крикнул: ТВОЙ ОТЕЦ КУПИЛ ЭЛЛИ ШЕСТЬ ПЛАТЬЕВ, А Я ВОСКРЕСИЛ ЕЕ КОТА. ТАК КТО ЖЕ ИЗ НАС ЕЕ ЛЮБИТ? Нет, конечно, он никогда ничего подобного не скажет. НИКОГДА.
Рейчел погладила его по щеке.
— Луис, пойми, папа с мамой вдвоем подарки покупали, понимаешь, вдвоем! Они ведь любят внуков, скучают по ним. Видимся-то мы редко. А мои уже старенькие. Папу ты и не узнаешь.
— Я его в любом виде узнаю, — проворчал Луис.
— Ну не сердись, дорогой. Относись к ним добрее. Тебя не убудет.
Он смерил жену долгим взглядом.
— Представь себе, убудет! — наконец изрек он. — Убудет, хотя я и не оправдываюсь!
Не успела Рейчел ответить, как из комнаты Элли раздался крик:
— Пап! Мам! Скорее!
Рейчел вскочила было на ноги, но Луис остановил ее:
— Оставайся с Гейджем. Я сам!
Он догадывался, в чем дело. Черт возьми, он ведь выставил же кота на ночь! Элли легла спать, а он выследил кота на кухне — тот обнюхивал свою миску — и выставил за дверь. Не хватало только, чтобы Чер спал в постели дочки. Мало ли, зараза какая, да и сам в детстве насмотрелся всякого в похоронном бюро дядюшки Карла. Нет, не след коту валяться в дочкиной постели.
БЕДНЯЖКА ПОЙМЕТ РАНО ИЛИ ПОЗДНО, ЧТИ ЧЕР ИЗМЕНИЛСЯ, ОН БЫЛ ЛУЧШЕ.
Луис прекрасно помнил, что выгнал кота на улицу, однако, когда вбежал в спальню дочери, Элли сидела в постели, толком еще не проснувшись, а Чер… возлежал на одеяле в ногах, распластавшись, словно летучая мышь в полете. Глаза широко раскрыты и тускло поблескивают.
— Папа, убери! — почти простонала Элли. — От него ужасно пахнет!
— Тише, доченька, спи спокойно. — Луис сам удивился своему ровному голосу. На память пришло утро после лунатической прогулки, днем позже смерти Виктора Паскоу. Тогда он заперся в лазаретном туалете: взглянуть в зеркало и удостовериться, что и сам похож на привидение. Но, однако, никаких разительных перемен в своей внешности не обнаружил. Сколько ж страшных тайн сокрыто в заурядных с виду прохожих!
НИКАКИХ ТАЙН! СЕЙЧАС РЕЧЬ О КОТЕ!
Да, Элли права. Воняло от кота прескверно. Луис вытащил его из комнаты, отнес вниз, стараясь не вдыхать носом. По правде говоря, бывают и хуже запахи, дерьма, например; месяц назад объезжала округу ассенизационная команда, и, глядя, как чавкает прожорливый насос, Джад заметил: «Да уж, прямо скажем, «Шанель № 5» лучше пахнет!» Или запах разлагающегося мяса при гангрене; доктор Брейсерман в медицинском колледже называл такие раны «тухлятиной». Даже запах химического преобразователя в машине «Скорой помощи» противнее.
