— Это всего лишь значит, что работал кто-то уровнем повыше его.
— Нажми. Пусть расскажет, где девка.
Ленник вздохнул и развел руками, мол, видишь, с кем приходится иметь дело.
— Оля, ты знаешь где Мила? — серьезно спросил он.
И, прежде чем я успела задуматься над ответом, замотала головой, да так отчаянно, будто от интенсивности движений зависит его суждение обо мне.
— А ребенок?
Я продолжала мотать головой, еще немного, и я не смогу остановиться.
— Нажми сильнее, — приказал Тём.
— Очень жаль, Оля, — баюн состроил скорбную мину, — мы оба знаем, что попадись они нам, их не ждет ничего хорошего. Но есть вещи и похуже смерти. Посмотри на меня.
Не просьба, приказ. Я дернулась, словно кто-то потянул за привязанную к голове веревочку.
— Знаешь, как долго длится агония?
— Мой рекорд сто двадцать часов, — вставил Тём.
— И как долго можно кричать?
— Если давать передышки минут по пять и если не сорвет голос, то часов семь, — просвятил охотник.
— Нам не нужны ни ее боль, ни ее крики. За мальчишку ветер вообще отвечает головой, он нужен живой и здоровый. А за кого-то другого не поручусь. Защитить ни себя, ни сына она не сумеет. Закон о матерях не всегда, знаешь ли, работает, иногда голод и ярость застилают разум. С кем она сейчас? Где? Легкая добыча. Если начнут с матери, ребенок уловит каждый штрих ее боли, они будут кричать вместе.
Я дернулась, показалось, что вдалеке вскрикнул ребенок. Я прислушалась. Нет, ничего, послышалось.
— Или первым будет мальчик, тогда мать будет смотреть, как с каждым вдохом из него выходит жизнь. Она будет кричать.
Женский визг резанул по ушам. Я вскочила.
— Вы слышали? Кто-то кричал?
— Возможно, — Лёник кивнул. — Но мы не знаем, где она. Скажи, Тём вытащит и девушку, и мальчика, куда бы они ни угодили.
Она закричала снова. И снова. Каждый новый крик был хуже предыдущего. Я зажала уши руками, человеческое существо не должно издавать таких звуков, от первого же у него остановится сердце, от ужаса, страха и боли, звучащих в нем.
— Мы можем помочь, — убеждал мужчина.
В уши тут же ударило отчаянным «помогите» и заплакал ребенок. Пронзительно и горько.
— Они попали в большую беду, но мы можем помочь, скажи… Тём?
— Я любому горло вырву, но верну их. Плевать, отказ не отказ, выкину девку к людям, пусть живет.
Крики усиливались, и я знала, что это Мила, так как в одном из них я услышала отчаянный зов: «Ольга!».
— Они кричат! Вы слышите, они кричат! Им больно!
— Мы остановим это, скажи, куда идти, — мужчина выпрямился и подался вперед. — Мы поможем, скажи, где они!
Куда идти? Я в панике посмотрела на Ленника и бросилась к выходу, вернее, лишь дернулась, но клубящаяся, как грозовые облака, тьма его глаз не дала мне сделать и шага.
— Куда?
Ребенок захлебнулся, женщина взвизгнула очередным «кто-нибудь». Я зажимала уши ладонями, но крики лишь усилились.
— Я не знаю! — взвыла я, падая на колени и закрывая руками голову. — Я не знаю! Не знаю! Не знаю! Не знаю!
Это нужно было остановить. Крики ввинчивались прямо в голову. Я не могла сказать им то, что они хотели, не могла помочь, не могла бежать, куда глаза глядят, лишь бы подальше. Но была согласна на любую цену, чтобы это прекратить.
— Найдите их, — заплакала я, раскачиваясь из стороны в сторону. — Найди! Возьми след, какой из тебя охотник, если ты человека выследить не можешь!
Я застонала, не в силах больше выносить детского плача, повалилась на пол и свернулась клубком.
— Найдите их! Найдите их! Пусть перестанут, — просила я, всхлипывая.
— Все, ветер. Ты видишь, она сама хочет их найти, — раздался откуда-то сверху голос Ленника. — Очень хочет, но не может.
Крики стали истончаться, будто их источник уходил все дальше и дальше. А потом кто-то повернул рукоять, и все звуки смолкли, на уши обрушилась ласковая тишина.
— Убедился?
Ответом ему было низкое рычание.
Я осторожно убрала руки с головы. Ничего. Открыла глаза. Рядом стоял Тём, взгляд горел яростью, но он ее сдержал, пока, отвернулся, перешагнул через меня и пропал из виду.
Зазвонил телефон. Простой звук, поразивший меня своей обыденностью. Лёник достал из кармана трубку, встал и отошел, что-то и кому-то отвечая. Я не вслушивалась. Все, чего я хотела, это лежать вот так, в тишине. Но с моими желаниями не считались. Ну, почему они не могут убраться к себе и там решать свои большие мужские проблемы, оставить, маленькую, меня в покое.
— Я знаю, где они, — Голос Семеныча доносился от входной двери.
— Где? — Тём развернулся к вошедшему старосте.
— В filii de terra, — вместо него ответил баюн. — Меня вызывают, нужно убедиться, что они те, за кого себя выдают.
Я уцепилась за диван и подняла голову. Охотник посмотрел на Ленника, на Семеныча, на меня, беззвучно оскалился и пнул стул, отшвырнул от себя стол, монитор грохнулся об пол, клавиатура взлетела и приземлилась на кухонную плиту, мышь повисла на шнуре, зацепившись за ножку. Еще один яростный удар — и еще один, системный блок, стоящий на полу падает. Ветер пинает и пинает бессловесное устройство, мелкие куски пластика разлетаются по ковру.
Я отвернулась, вытирая лицо руками. На пальцах остались темно-красные разводы, из носа шла кровь. Что ж, это лучше чем быть для охотника игрушкой для битья.
Геронтопсихиатрический центр не изменился. За прошедшие два с половиной месяца внешнего круга листва пожелтела, с реки тянуло сыростью, начало октября баловало нас мелкими, но частыми дождями.
Лето закончилось дней пять назад. Как бы ни расходились пути нашего времени и человеческого, погода была у нас общая, как и время года, я даже подозреваю, нам светило одно и то же солнце. Разве что встает и садится оно с разной частотой: для нас реже, для людей чаще. В нашем году тоже триста шестьдесят пять дней, но за эти дни в нашей тили-мили-тряндии десять раз лето сменится осенью, осень зимой и десять раз к нам заглянет весна. Мы давно привыкли, что лето пролетает дней за десять, как и осень, и зима, и весна. Время не шло, для нас оно летело, поэтому мы так торопились жить.
Свое «правильное» летоисчисление вели правители, вернее, их историки, архивариусы и летописцы. Простая нечисть жила по человеческому времени и не тужила. Дни, месяцы, годы отсчитывались по обычному календарю, пусть они и мелькали секундами.
Для меня прошла неделя. Семь дней — и уже разгар осени. Небо заволокло тучами, солнце то и дело скрывалось за серой пеленой, разрастающейся до горизонта. Меня больше не беспокоили, не извинились, конечно, но кое-какие изменения я почувствовала. К примеру, мне без проблем разрешили очередную авантюру, до которой я додумалась, целыми днями лежа на диване, морща лоб и гоняя тоску в полном одиночестве. Пашка, вернувшись в Юково, нанесла дежурный визит и предпочла держаться подальше от моего дома и поближе к своему. Седой демон вернулся в Серую цитадель. Тём если и был наказан, то это никак не сказалось ни на внешнем виде, ни на поведении.
