Ольга Мишина хотела родить идеал — новую Клеопатру. Нового Гитлера. Ребёнка, который оставит в истории след своей красотой и деяниями. И это будет Её ребёнок…
Это была её страсть. Мечта. И уже выйдя замуж, она тайно от всех, даже от мамы, пила противозачаточные таблетки.
И лежала под мужем, смотря в потолок и держа его за плечи, пока он пыхтел. Его семя не могло пустить росток в её лоне. Ольга берегла его. Берегла и ждала, не получая от ночных супружеских ласк почти никакого удовольствия и просто ощущая время от времени небольшой твёрдый предмет, ритмично входящий выходящий чуть ниже её плоского живота.
Крик куриного самца вырвал меня из размазанного, как манка по тарелке, блуждания в ночных сараях.
Позднее утро. Почти полдень, ёп-тыть. Генка укатил вчера вечером обратно на пасеку. Я один. Один. Потому что мне надоело изображать Александра Мишина. Никакой я дяде Жене не племянник. И вообще, начнём с того, что никакой он мне не дядя Женя. Пора сваливать.
«Вот! — говорит мне внутренний Гек Финн. — Молодец! Наконец-то! А теперь трахни обеих сестёр и уезжай».
Отстань.
«Ну хотя бы одну, а?» — не унимается он.
Отстань, сволочь.
Всё равно ведь не вернёшься, — пожимает плечами он.
Я иду умываться, прихватив с собой бритвенный набор. На крыльце сидит Дашка и чистит картошку. Я молча прохожу мимо, мельком заметив, что подол в подсолнухах задрался до середины загорелых бёдер.
«Вот эту! — шипит Гек. — Вот её!»
Я чищу зубы. Полощу рот. Умываюсь. Смотрясь в прикрепленное над краном зеркальце с отколотым уголком, намыливаю лицо. Аккуратно сбриваю щетину только со щёк, оставляя баки, усы и бороду. Всё это время чувствую зелёное мерцание с крыльца: смотрит. Вытираюсь полотенцем. Поднимаюсь по ступенькам обратно в дом. Замечаю цвет белья под натянувшимся на бёдрах сарафаном: белое.
— Ой! — говорит Дашка. — Ты такой прикольный с бородкой… Тебе идёт…
Знаю. Поэтому и ношу. Когда Артём. Скоро им опять буду.
— Знаю, — говорю не останавливаясь.
Гек Финн пожимает плечами.
В кухне-столовой громко играет радио и никого. Никого, кроме Ольги, которая вполголоса подпевает своему любимому певцу, одновременно помешивая какое-то варево в большой кастрюле.
«Её! — шипит Гек. — Вот Её тогда!»
Я, не слушая его, прохожу мимо.
— Саша… — голос в спину. В спину, на которой крупными буквами для тупых и слепых написано: NEVER GONNA STOP ME.
Ольга не слепая. Я поворачиваюсь. Она, вытирая руки о передник, подходит ближе.
— Саш, Генка не сказал, когда он…
Она рассматривает меня, широко раскрыв глаза.
— Чего? — я выставляю бороду на показ.
Она протягивает руку:
— Можно потрогать? Ой!.. Колючая…
Какой же ещё быть бороде?
Ольга гладит меня по щеке:
— Какой красивый у меня братик… — говорит она.
«Трах-ни-Её!!! Трах-ни-Её!!! Трах-ни-Её!!!» — кричит Гек Финн, прыгая в блестящей, как у чиллиндерс, юбочке и размахивая мохнатыми пампушками.
— Ты тоже красивая… сестрёнка…
Красивая. Не слепая. И ладошки мягкие.
Она снова прикасается к моему подбородку. (Её!!! Её!!! Её!!! — скандирует многотысячный Гек).
— Красивый… — повторяет она, — почти такой же как Киркоров…
Гек, поперхнувшись на полуслове, валится с ног и, набрав воздуха, начинает истерически ржать, задыхаясь и молотя пятками и локтями по земле.
Ольга красивая.
Ольга не слепая.
Ольга у нас тупая.
— Повезло мне… — говорю я после некоторого молчания.
Я много раз встречал женщин с безобразно завышенным внутренним градусом: из-за своей внешности, редкого имени или двух красных дипломов (правда, не совсем понимаю, в чём особое достоинство, знать, где именно в слове «творог» ставится ударение). Я бы мог оправдать этот безобразно завышенный градус, если бы эти женщины читали книги интересных писателей, смотрели непростые фильмы хороших режиссёров и слушали хорошую музыку непростых музыкантов… Но, с сожалением, констатирую: увы. Большинство женщин, кичивщихся внешностью и образованием, — потребители мыла. Смотрят дешёвые сериалы и мелодрамы. Читают те же сериалы на бумаге. Слушают сериалы, переложенные на дешёвые ноты. Большинство.
А красивые, но глупые? Тут вообще беда… Стоит им просто набрать вес, и всё, мля! Приехали! Кто, нах, теперь будет терпеть эти глупомысленные высказывания? Или такое же глупое загадочное (иногда, правда, таинственное) молчание. Круглой попы и торчащих сисек нет? До-о-оОО Звиданья!!!
Ольга Мишина красивая.
Но она тупая.
Мне даже жутковато стало: неужели этот рот годится только для того, чтобы есть? А это тело, чтобы его трахать? Трахать, пока попа круглая и сиськи торчат?
«Тра!!! Хать!!! Тра!!! Хать!!!» — заорал опомнившийся Гек Финн.
Или это мне просто не понравилось её сравнение? Может, я просто мнительный?
«Да-да!.. — важно закивал Гек. Просто ты мнительный, да… Это тот самый завышенный градус самооценки, о котором Ты Сам говорил…»
Гек поправил профессорские очки на носу и взял указку:
«Твой, так называемый, безобразно завышенный градус, мой друг, это… — он стал загибать пальцы. — Интеллект — раз, воспитание — два… — Гек остановился и ткнул указкой в меня. — Не трахай мне мозги. Трахни её».
Отстань.
«Трахни и уезжай».
— Повезло мне… — говорю я после некоторого молчания. — Родственников своих нашёл, сестрёнка у меня, вон какая красивая…
— А я красивая? — её рука сместилась на мою шею.
А то сама, сучка, не знаешь. Вслух:
— Красивая.
— Правда?
— Правда… У вас машина есть?
Она коснулась моего уха:
— Машина? Нет… Зачем?
— А мотоцикл?
— Мотоцикл у Генки теперь…
Указательный и большой чуть сдавили мою мочку:
— Ой, у тебя серьга была, да?
— Да…
— Ещё трактор есть… за домом в сарае… хочешь покажу?
«Покажи!!! — завопил Гек. — Скажи ей „покажи“!!! Открой рот, болван, и скажи: „По-Ка-Жи Трак-Тор“!!!»
— Нет, — я мотнул головой, освобождая своё ухо из едва ощутимой тёплой хватки, — трактор мне не подойдёт…
Она плавно опустила руку и спрятала её за спину. Потом отправила туда и вторую:
— Не подойдёт для чего?
«Идиот!» — простонал Гек, схватившись за сердце, и полез в карман за валидолом.
— Я на станцию хочу съездить.
Она непонимающе затрепетала ресницами:
— Зачем на станцию?
— Билеты купить… Уезжаю я…
Слегка отстранилась:
— Так скоро?
Я пожал плечами:
— Пора мне уже. На работу. И-и-и… вообще…
