— И творит то же самое? — осторожно спросил Франциск.
— Да, — не раздумывая, ответила Гарриет. — Всегда найдутся люди, которым нужен такой человек. Они изобретут его, если потребуется. Подобные личности для них как магнит.
— Циничное заявление, — пробормотал журналист. — А в устах психиатра оно звучит совсем безнадежно.
На миг в чертах Гарриет проступила усталость, и стало видно, что ей действительно сорок два.
— Иногда я думаю, что все и впрямь безнадежно и что моя работа не имеет значения. Сколько ни бейся, вокруг все одно.
Мужчины разом глянули на нее. Джим Саттон — с тревогой, Франциск — с сочувствием.
— Я понимаю вас, и гораздо лучше, чем вы полагаете, — сказал он с неожиданной теплотой. — Поверьте, Гарриет, ваши усилия, ваше стремление протянуть руку помощи ближнему и ваша любовь не пропадут втуне. Возможно, они не будут востребованы в должном масштабе, но не пропадут.
Женщина в изумлении воззрилась на музыканта.
— Вы же сами знаете, что это так, дорогая, — прибавил ласково тот. — Знаете. Иначе не занимались бы тем, чем занимаетесь. А сейчас… прошу прощения. — Франциск подобрался и встал. — У меня есть дела, которые надо закончить. — Он двинулся через тускло освещенное помещение и, перебросившись парочкой фраз с Уайлерами, ушел.
— Ну-ну, — скупо улыбнулся Джим Саттон. — Теперь мне становится ясно, почему он снится тебе. Он может быть обаятельным.
— Это не то, — тихо сказала Гарриет.
Джим покаянно кивнул и заглянул в свой стакан.
— Да, понимаю. В твоих снах он такой же?
Ответ был сух, хотя на лице ее отразилось смятение.
— Не совсем. И в этот раз он мне не снился ни разу. Я даже чуть обижена, словно получила отставку.
— Зато у тебя есть замена. Сегодня пойдем к тебе или ко мне? — Плечо Гарриет извинительно потрепали. — Послушай, я не хотел сказать ничего дурного. Этот Франциск неплохой малый. В конце концов, у кого не бывает эротических снов?
— Он мне снится, только когда я здесь, — раздумчиво произнесла Гарриет. — Интересно почему? — Она коротко рассмеялась. — Я бы не возражала, если бы он навещал меня и где-то еще. Такие сны…
— Флюиды, душевная близость, — сказал Джим Саттон и прибавил, ощутив ее отчужденность: — Я не ревную тебя к мужчинам, с какими ты спишь, и уж тем более не собираюсь ревновать тебя к ночным грезам. — Он допил ром и мотнул головой в сторону двери. — Ты готова?
— О да, — вздохнула она и побрела вслед за ним в осеннюю темноту.
В следующие два дня Эмили Харпер вяло слонялась по курортным тропинкам, практически не реагируя на заспинные взгляды и шепотки. Она стала носить брюки и свитера с большим воротом, оправдывая это прохладной погодой. Ее лицо сделалось уж совсем изможденным, в глазах мерцал лихорадочный блеск.
— Меня беспокоит эта девушка, — сказала Гарриет своему спутнику после конной прогулки.
— Вы думаете, ее действительно мучает синдром жертвенности? — спросил осторожно Франциск.
— И не только. Не думаю, что Лорпикар хороший любовник. Таким, как он, постель не очень нужна. — Она чувствовала себя совершенно разбитой, ибо не сидела на лошади месяцев восемь, но старалась шагать энергично, не обращая внимания на неприятные ощущения, сопровождавшие каждое сокращение ягодиц. Если не давать себе спуску, завтра будет полегче, а через день-другой боль и вовсе пройдет.
— Вы думаете, они делят ложе? — Донесшееся из купальни трубное уханье миссис Эммонс почти заглушило вопрос, но Гарриет поняла сказанное.
— А как же? Она бродит туда-сюда целыми днями и почти ничего не ест, дожидаясь ночи, а его вообще не видать. — Она кивнула Майрону Шайресу, сидевшему перед главным зданием на раскладном стуле и барабанившему по клавиатуре установленной на коленях портативной машинки. За паузой в три удара последовал взмах рукой, затем пулеметные очереди возобновились.
— Если постель для него не главное, зачем же ему эта девушка? — спросил Франциск.
— Она тут самая молодая и обожает его, — поморщилась Гарриет. — Ее привлекает его иноземный экзотический облик и демонстративное презрение к окружающим. Бедный ребенок.
— Иноземный облик? — Франциск покачал головой. — Что же в нем иноземного?
— Да многое, — рассеянно откликнулась Гарриет, провожая глазами проехавший мимо пикап с прицепом, в котором стояли две лошади. — Как вы думаете, откуда он родом?
— Пеория, штат Иллинойс, — рассмеялся Франциск.
— Вот вам суждение иностранца об иностранце, — провозгласила Гарриет и прибавила с долей лукавства. — Не удивляйтесь, Франциск. Ваш английский почти безупречен, но есть небольшие шероховатости. То ли в ритмике речи, то ли в выборе слов. Это ведь не родной вам язык, не так ли?
— Так, — ответил он с некоторым напряжением.
Гарриет приосанилась.
— Вот-вот. Но где вы родились — это тоже загадка.
Они уже поднимались по широким ступеням к террасе, когда двери здания вдруг распахнулись и раздался радостный крик.
Лицо Франциска опять напряглось, а потом просияло таким восторгом, что его спутница в изумлении замерла. Музыкант тоже остановился, раскрывая объятия бегущей к нему молоденькой женщине. Он крепко обнял ее и прошептал:
— Ох, счастье мое, как же я рад тебя видеть!
— Я тоже. — Ей было, наверное, двадцать два, а может, и меньше. Темные волосы разметались от бега, фиолетовые глаза танцевали. Ее саржевый брючный костюм и высокие кожаные ботинки выглядели очень неброско, но Гарриет достаточно хорошо разбиралась в одежде, чтобы понять, что все это пошито на заказ.
— Простите меня, — сказал Франциск, приходя в себя. — Гарриет, это Мадлен де Монталье, хотя, конечно, в наши времена частица де — всего лишь учтивая дань прошлому. — Он чуть отстранился от гостьи, но все еще держал ее руку в своей.
— Весьма приятно, — кивнула Гарриет, внезапно ощутив себя лишней и пытаясь найти повод проститься. Себе она не могла не признаться, что явно завидует этим двоим.
— Не удивляйтесь, — сочла нужным пояснить гостья. — Я и Франциск связаны кровными узами и потому очень близки.
Вы близки не только по крови, подумала Гарриет, но вслух ничего не сказала. Ей стало тоскливо при мысли, что вряд ли кому из ее бывших и настоящих любовников придет в голову проявить столько пылкости при встрече с ней.
— Я и не удивляюсь, — пробормотала она.
— Гарриет — психиатр, дорогая, — сообщил, улыбаясь, Франциск.
— Неужели? — В глазах стоявшей с ним рядом красавицы вспыхнул искренний интерес. — А я, представьте себе, археолог.
