Девочка закричала, узнав Циноро, вожака их kumpania, которым сейчас завтракали собаки. Она вопила довольно долго, прежде чем поняла, что никто не выскакивал из пестрых кибиток, разбросанных по небольшой поляне. Крик ребенка мог бы услышать даже глухой, не говоря уже о людях, привыкших мгновенно реагировать на любой сигнал тревоги. Девочка должна бы была сразу понять, отчего никто к ней не бежит. Ее обоняние было достаточно тонким, чтобы она, не забираясь внутрь, могла ощутить скверный запах крови и фекалий, исходящий от кибиток. Только вот малышка сейчас плохо соображала, точнее, не воспринимала вообще ничего, потому что ударилась в панику, когда поняла, что здесь нет никого, ни одной живой души.
Девочка помчалась к ближайшей кибитке, одной из самых больших, поскольку она принадлежала Любичке, chovexani клана, которую сильно уважали за ее магические способности. Но бедняжке сейчас же стало ясно, что магия на этот раз ничем не помогла этой женщине. Девочка уставилась на искалеченное тело самой сильной личности из всех известных ей, и ее пробрала дрожь.
Ребенку стало страшно не только из-за того, что убийца колдуньи мог вернуться и расправиться с ней самой. Накануне Любичка накричала на нее из-за любимой блузки, порвавшейся при стирке. Теперь у девочки не было никакой надежды вымолить у ведьмы прощение. Ей казалось, что нет ничего страшнее, если душа кого-то могущественного переселяется в иной мир, затаив на тебя зло. Любичка могла бы отправить в мир живых сильного mulo, мстительного духа, который разыскал бы всех, кто обидел ведьму при жизни.
Спотыкаясь, девочка выбралась по лесенке из кибитки Любички и в ужасе огляделась по сторонам, высматривая мстительного mulo, после чего ее охватило смятение. Она принялась спешно отдергивать пологи повозок, но во всех лежали лишь мертвые тела. Лихорадочный осмотр утвердил ее в мысли, что в живых из всей kumpania осталась только она сама и собаки. Девочка в изнеможении упала рядом с костром, заливаясь слезами и дрожа от потрясения. Даже потом, когда она с присущей ей быстротой восстановила силы и немного успокоилась, ей не пришло в голову умыться или, например, поискать ценные вещи. Она была уже достаточно взрослой, чтобы знать, как полагается поступать с мертвецами. Кроме нее здесь некому было провести обряд.
Я смотрела, как она копала посреди поляны яму и стаскивала в нее покойников, завернув каждого в одеяло, чтобы случайно не коснуться мертвого тела и не стать таптё, нечистой. Мертвецов полагалось одевать в лучшую одежду, но на телах было слишком много крови, а некоторые вообще оказались разорванными на части, поэтому девочка не представляла, как придать им достойный вид. Она перенесла всех мертвецов в яму и навалила поверх оставшуюся одежду, драгоценности, инструменты, лучшие столовые приборы, как того требовала традиция. Пчелиного воска для ноздрей, который не давал злым духам войти в тело, у девочки не было, но она рассудила, что на мертвецах слишком много ран и вряд ли какой-нибудь дух сочтет такие тела полезными для себя.
Девочка засыпала яму землей и оплакивала усопших, даже тех, кто считал ее нечистой из-за происхождения. Эти люди были для нее семьей, единственной, какую она знала, и вот их больше нет. Пот и грязь смешивались со слезами, из носа потекло, но она не обращала на это внимания, потому как еще не завершила обряд.
Лошадей девочка отвязала и прогнала прочь, поскольку традиция позволяла им жить дальше. А вот все остальное требовалось уничтожить. Работа предстояла немалая, но в конце концов ей удалось разбить все оставшиеся тарелки и чашки, убить обеих собак и обложить хворостом кибитки. Девочка развела огонь, отошла в сторонку и наблюдала за тем, как все, что она знала, охватывало пламя.
Скоро она почувствует голод и задумается, как ей выживать дальше, если все деньги и ценные вещи ее kumpania теперь прокляты и лишились своей полезности. Она задумается, кто захочет ее принять. Ведь другие цыганские таборы наверняка будут винить в случившейся трагедии именно эту малышку. Да она и сама уже начинала так думать о себе.
Девочка была еще слишком юна, однако знала, что о ней рассказывали, когда думали, будто она не слышит. Малышка понимала, ради чего цыгане приютили ее, знала, в чем состоит ее обязанность. Убивать случайно забредших вампиров, которые пытались нападать на kumpania, ей было не труднее, чем выполнять другие обязанности, возложенные на нее, — собирать хворост и стирать. О прошедшей ночи она помнила только то, что легла спать как обычно, но у нее в жизни уже случались провалы в памяти. Потом ей рассказывали, чем она занималась, хотя сама девочка ничего не помнила.
Сейчас налицо был красноречивый факт. В живых осталась только она одна.
Огонь перекинулся на ближайшие деревья, однако девочка не сдвинулась с места, чтобы спастись от жара. Я снова ощутила ее отчаяние и поняла, что она не тронется с места, даже если пламя охватит и ее. Kumpania несколько лет кормила и одевала ребенка. Взамен цыгане хотели лишь одного — защиты. Девочка жила с ними, чтобы не позволить древним кошмарам, вырывающимся по ночам на свободу, тварям, с которыми не могли справиться даже самые сильные мужчины, навредить небольшому табору.
Цыгане не всегда были к ней добры, однако выполняли условия сделки. Неужели так важно, что ей приходилось брать воду из отдельного ведра, что, завидев девочку, обитатели табора сворачивали с дороги, боясь нечаянно коснуться ее? Зато они следили, чтобы она ни в чем не нуждалась. И как она им отплатила? Той самой смертью, которой они хотели избежать.
Она должна шагнуть в этот костер. Они правы — она нечистая. Ее происхождение не оставляло никакой надежды на то, что она сможет когда-нибудь очиститься.
Когда я пришла в себя, то рыдала, уткнувшись носом во что-то огромное и волосатое, и не сразу сообразила, что это борода Ольги. Меня все еще стискивало в объятиях горе, жаркое и неистовое. Я всхлипывала, стараясь взять себя в руки и прогнать его, вздохнула поглубже раз, затем другой.
Как только море воспоминаний отхлынуло назад, меня посетила неожиданная мысль.
«Как бы ни было устроено заклинание, оно не смогло бы породить такое живое воспоминание, во всяком случае, о событиях, которые не известны никому, кроме меня. Колдовство должно было вытянуть картинку из моего разума. Если так, значит, я видела в точности то, что проходило перед моими глазами много лет назад. Тогда возникает один очень важный вопрос».
