— Тебе никогда не нравилось убивать, но ты все равно это делала.
— В первый раз превращение настолько жуткое, что сводит с ума.
«А сила опьяняет», — зашептал внутренний голос. Моя ли это мысль или чужая?
Чужая?
Наверное, я потеряла много крови.
— Голод… — прошептала я. — Неописуемый. — Боль в животе, бешеный ритм пульса, вопли в черепной коробке. Несмотря на пар от горячей воды, я поежилась. — Сделаешь все, чтобы прекратить эту пытку. Все что угодно.
Тишина по ту сторону занавески говорила громче любых слов. Ник задавался вопросом, почему я не предпочла съесть серебряную пулю. Я и сама не знала. По крайней мере он не стал спрашивать.
— Если оборотень не отведает человеческой крови в ночь полнолуния, то что? Он умрет?
— Увы, нет. — Будь это так легко, Эдвард давно запер бы всех оборотней в клетки и забыл, куда положил ключ. — Прикончить оборотня может только серебряная пуля. Или другой оборотень. Но такое случается очень редко.
Мне казалось странным, что оборотень спокойно может убить человека, но другого ликантропа трогать не станет — однако никто и не говорил, что они поступают логично.
— Почему редко?
— Тут что-то вроде предохранителя, за неимением лучшего слова. Возможно, табу на убийство собрата. Я лично склоняюсь к версии, что предохранитель — это часть демона.
— Которого у тебя нет, — медленно сказал Ник. — Как и у Дэмьена.
Дэмьена прокляли и тем самым отняли у него не только демона, но и необходимость следовать правилам жизни в обществе оборотней. Также он обнаружил, что убийство других оборотней удовлетворяет потребность в человеческой крови. Очень удобно, если учесть, что у него не было доступа к моей сыворотке.
— А что там насчет того вендиго, которого ты обсуждала с Лидией? Великого каннибала?
— Я знала одного: Гектора Менендеса. Он был демоном во плоти и запросто убивал оборотней.
— Значит, твоя версия не годится.
Я много думала о Гекторе по ночам. Возможно, даже слишком много.
— Так как Гектор с легкостью нарушал человеческие табу… — начала я.
— Например?
— Ел людей, находясь в человеческом обличье.
— Я думал, вендиго — это оборотень-каннибал.
— В случае с Гектором — два в одном.
— Каннибал в обоих обличьях, — пробормотал Ник. — Значит, все предохранители выведены из строя.
Мне всегда нравилось беседовать с Ником. Он так быстро соображал, что часто заканчивал за мной фразы. Это не изменилось, в отличие от почти всего остального.
— Вот и я так думаю.
— Но Гектор слегка мертв, чтобы его об этом спросить.
— Так точно, — кивнула я.
— А что случается в полнолуние с обычными оборотнями, одержимыми демоном и не имеющими доступа к твоей сыворотке?
— Безумие берет над ними верх, и если они не обратятся по доброй воле, процесс начнется автоматически.
Я закрыла глаза и подставила лицо под струйки воды, но ничто не могло стереть те воспоминания.
Ник несколько минут молчал. Когда он снова заговорил, я поняла, почему он взял паузу.
— Манденауэр говорил, что первое твое обращение произошло в Стэнфорде. Но почему именно тогда?
Черт. Ну конечно, Эдвард рассказал Нику ровно столько, чтобы его заинтересовать, но недостаточно, чтобы тот перестал задавать вопросы мне.
Я выключила душ, обмоталась полотенцем и отодвинула занавеску.
Ник стоял, прислонившись к раковине и скрестив руки на голой груди. Бицепсы бугрились, живот был твердый и плоский, а ноги — длинные, мускулистые и слегка волосатые. Я помнила, каково прикосновение его рук, какая на вкус его кожа.
Я заставила себя выйти из ванной, но Ник последовал за мной в спальню, а вместе с ним и его вопросы.
— Дело было в луне? Возрасте? Заклинании? — Он фыркнул. — Заклинание. Никогда не думал, что стану о таком спрашивать.
Я подошла к окну, раздвинула шторы и позволила серебристому свету луны меня успокоить. Забавно: раньше льдистый свет с неба, согревающий не хуже июльского солнца, меня расстраивал. Теперь же к нему тянуло как магнитом.
— Это имеет значение? — спросила я. — Назад уже ничего не вернуть.
Ник приблизился ко мне, и я уловила аромат его волос, почувствовала гнев, исходящий от его тела словно пар.
— Скажи, — настаивал он. — Я имею право знать.
Это так, пусть я и не хотела признаваться ему сама. Как жаль, что здесь больше никого нет.
— Любовь, — выдохнула я. — Меня изменила любовь.
— Не понимаю.
Я не была уверена, что еще сказать, поэтому заколебалась. Ник потерял терпение — которым и так не отличался, — схватил меня за плечи и развернул лицом к себе.
— Скажи, — процедил он сквозь зубы.
— Хорошо, — выплюнула я, точно так же стиснув зубы. — Допамин устремляется в мозг, адреналин заставляет сердце биться быстрее, фенилэтиламин создает ощущение блаженства, окситоцин усиливает половое влечение.
Я говорила сухими медицинскими терминами и не поднимала на Ника глаз. Он выпустил меня так резко, словно у меня внезапно выросли рога. Может, они и вправду выросли?
— Ты влюбилась в меня и поэтому стала оборотнем?
— Нет. Оборотнем я стала, когда монстр укусил мою мать. Вирус просто ждал своего часа.
Превращение было просто вопросом времени.
— И правильного человека.
Я пожала плечами и отвернулась к окну.
— Ты превратилась, а потом спешно покинула университет. Но что случилось в промежутке? Ты сказала, что голод был просто невыносим.
— Верно.
— И ты кого-то убила?
— Да.
— А потом?
Я смотрела на луну, деревья и ночь, вспоминая.
Потом Эдвард запер меня в клетку.
— Элиза?
— Да? — рассеянно ответила я, погрузившись в воспоминания, которые так долго от себя гнала.
— Не слышал, чтобы в университете кого-то убили.
— Эдвард умеет заметать следы — это его работа.
Кстати об Эдварде...
Я прошмыгнула мимо Ника в коридор, к телефону. На этот раз шеф ответил на мой звонок.
— Где вы? — сердито спросила я.
— Улаживаю дела.
— Пусть другие охотятся. Мне нужны мои разработки.
— Я занимаюсь неотложными делами, Элиза. Мы потеряли командный центр. Ты не отвечаешь из штаб-квартиры, и ягер-зухеры как с ума посходили — звонят мне со всех концов света. Агенты очень встревожены.
— Приятно, когда тебя любят.
— Не думаю, что их огорчило твое отсутствие. Скорее сбой в отработанной схеме.
Эдвард считал своим долгом развеивать любые иллюзии, которые я осмеливалась питать.
