– Какие еще твари? – Голос у Ральфа по-прежнему звучал спокойно, но он с такой силой сжимал телефонную трубку, что у него онемели пальцы.
– Силы, – сказал Эд. – В Дерри сейчас задействованы такие силы, о которых тебе лучше не знать. Есть некие… ну, давай назовем их просто существа. Пока что они тебя не заметили, но если ты будешь и дальше валять дурака и ставить мне палки в колеса, они обязательно тебя заметят. А тебе это не нужно. Уж поверь мне на слово: не нужно.
Силы. Существа.
– Ты как-то спросил, откуда я все это знаю и кто мне это показал. Помнишь, Ральф?
– Да.
Теперь Ральф вспомнил. Это было последнее, что сказал ему Эд перед тем, как приехали полицейские. Я вижу цвета с тех пор, как он пришел и сказал мне… Мы еще поговорим об этом. Потом.
– Мне сказал доктор. Маленький лысый доктор. Я так думаю, именно перед ним тебе и придется отчитываться, если ты еще раз попытаешься сунуться в мои дела. И тогда, спаси тебя Бог.
– Маленький лысый доктор, прелесть какая, – усмехнулся Ральф. – Да, я понимаю. Сначала были Кровавый Царь и его Центурионы, теперь – маленький лысый доктор. А следующим будет, наверное…
– Избавь меня от своего сарказма, Ральф. Просто держись от меня подальше. И от моих дел, понятно? Держись подальше.
Раздался короткий щелчок, и Эд отключился. Ральф еще долго стоял и смотрел на телефонную трубку, которую так и сжимал в руке, а потом медленно положил ее на рычаг.
Просто держись от меня подальше. И от моих дел тоже.
Да, все правильно. У него своих дел выше крыши.
Ральф медленно пошел на кухню, засунул в микроволновку свой «ужин-полуфабрикат» (а именно филе пикши) и попытался выкинуть из головы и протесты против абортов, и ауры, и Эда Дипно, и Кровавого Царя заодно.
И у него получилось.
И даже быстрее, чем он ожидал.
1Лето кончилось почти незаметно, как это обычно бывает в округе Мэн. С каждым днем Ральф просыпался все раньше и раньше, и к тому времени, когда листья на деревьях вдоль Харрис-авеню заиграли всеми красками осени, он открывал глаза уже около 2.15 ночи. Это было невесело – прямо сказать, даже очень погано, – но на начало октября у Ральфа была назначена встреча с чудо-доктором Джеймсом Роем Хонгом, которую он очень ждал; да и таких огненных фейерверков, который привиделся Ральфу после его первой встречи с Джо Вайзером, больше не повторялось. Иногда появлялись короткие вспышки и свечение вокруг предметов, но Ральф быстро понял, как с этим бороться: если закрыть глаза и досчитать до пяти, все проходило.
Ну… обычно проходило.
Выступление Сьюзан Дей было назначено на пятницу, восьмое октября, и, поскольку сентябрь уже заканчивался, протесты и публичные дебаты на тему абортов становились все более ожесточенными и, разумеется, все было закручено вокруг приезда Сьюзан в Дерри. Эд Дипно еще не раз выступал по телевизору – Ральф часто видел его в местных новостях, – иногда в компании Дэна Далтона, но все чаще один. Он много и убедительно говорил, и теперь ирония проскальзывала у него не только во взгляде, но и в голосе.
Он нравился людям, и «Друзья жизни» пользовались все большим уважением и поддержкой у широкой общественности. Они больше не швыряли кукол в окна клиники, да и вообще не использовали насилие в качестве аргумента, но проводили множество маршей «за» и соответственно контрмаршей «против», называли имена, потрясали кулаками и писали длинные гневные письма во все городские газеты. Проповедники предрекали вечные муки; учителя с трудом удерживали дисциплину в школах; с полдюжины молодых женщин, которые называли себя «Малышками гомо-лесбо в поддержку Иисуса», угодили в полицейский участок – за то, что прохаживались перед Первой баптистской церковью с плакатами ПОШЛИ ВСЕ НА ХЕР ОТ МОЕГО ТЕЛА. Один полицейский, пожелавший остаться неизвестным, сказал в интервью какой-то газете, что он очень надеется, что Сьюзан Дей внезапно свалится с гриппом или случится еще что-нибудь, что помешает ей приехать в Дерри.
Эд больше не звонил Ральфу, но зато двадцать первого сентября он получил открытку от Элен. Всего двенадцать ликующих слов, наспех нацарапанных на обороте:
«Ура, работа! Публичная библиотека Дерри! Выхожу со следующего месяца! Скоро увидимся – Элен».
Очень довольный и радостный – еще даже более радостный, чем в тот день, когда Элен позвонила ему из больницы, – Ральф спустился вниз, чтобы показать открытку Макговерну, но его не было дома.
Тогда Луиза… но ее тоже не было: может, пошла к подруге сыграть пару партий в карты, а может, поехала за покупками – к примеру, за пряжей, чтобы связать очередной платок.
Ральф был слегка раздосадован. Вот незадача: те люди, с которыми в первую очередь хочется поделиться хорошими новостями, почему-то всегда исчезают как раз в тот момент, когда ты буквально готов взорваться от переполняющей тебя радости. Размышляя об этой странной закономерности, он побрел к Строуфорд-парку и именно там и нашел Билла Макговерна, который сидел на скамейке у софтбольного поля, где буквально два дня назад закончился внутренний городской чемпионат, и плакал.
2Возможно, «плакал» – сказано слишком сильно. Скорее тихонько пускал слезу. Макговерн сидел, зажав в кулаке носовой платок, и наблюдал за тем, как мама с маленьким сыном играют в мяч на первой базе площадки. Периодически он подносил платок к лицу и вытирал глаза. Ральф, который в жизни не видел, чтобы Макговерн плакал – даже на похоронах Каролины, – на пару минут задержался на подступах к полю, не зная, как поступить: все-таки потревожить Макговерна или потихоньку уйти, пока тот его не заметил.
В итоге он все же собрался с духом и пошел к скамейке.
– Привет, Билл, – сказал он.
Макговерн взглянул на него красными мокрыми глазами, вытер слезы и попытался улыбнуться.
– Привет, Ральф. Ты застал меня врасплох. Я тут немного расклеился, извини.
– Поздно. – Ральф присел рядом с Биллом. – Я уже все видел. А что случилось?
Макговерн пожал плечами и снова поднес платок к глазам:
– Да так, ничего особенного. Просто переживаю из-за парадоксов природы.
– А в чем парадокс?
– У одного моего старого друга – у человека, который принял меня на мою первую преподавательскую должность – случилась радость. Он умирает.
Ральф удивленно приподнял брови, но ничего не сказал.
– У него пневмония. Его племянница, я так думаю, сегодня-завтра отвезет его в больницу, и его, наверное, положат под капельницу. Только ему это вряд ли поможет: он умирает. И когда он умрет, я буду радоваться его смерти, и это, как я понимаю, меня больше всего и расстраивает. – Макговерн пару секунд помолчал. – Ты вообще ничего не понимаешь, правда? Ну, что я пытаюсь тебе сказать?
