24. Разговор на кухне
Джек отнес Денни на кухню. Мальчик все еще плакал, уткнувшись лицом в его рубашку. Здесь Джек отдал ребенка Венди, которая до сих пор не могла прийти в себя от удивления.
— Джек, я не знаю, о чем он говорит, пожалуйста, поверь мне.
— Я верю, — ответил он, хотя втайне радовался тому, что их роли поменялись с такой непостижимой быстротой. Его злость на Венди давно испарилась. В глубине души он всегда знал, что Венди скорее обольет себя бензином и подожжет, чем причинит вред Денни. На горелке плиты стоял большой чайник, плюясь кипятком. Джек положил пакетик чая в большую чашку, до половины залил ее кипятком.
— Есть у нас шерри? — спросил он у Венди.
— Что? Да, конечно, две или три бутылки.
— На какой полке?
Она показала. Джек взял одну из бутылок, плеснул добрую порцию вина в чашку с чаем и долил ее до краев молоком. Затем добавил три чайных ложечки сахара и помешал. Он поднес чашку Денни, который теперь не плакал, а всхлипывал и икал.
— Хлебни вот этого пойла, док, — сказал он, — на вкус будет противно, но ты вскоре почувствуешь себя лучше. Выпей ради папы.
Денни кивнул и взял чашку, немного отпил и вопросительно взглянул на отца. Джек кивнул. Денни отпил еще. Венди почувствовала укол ревности: ради нее Денни не стал бы пить такую гадость.
Следом явилась беспокойная и даже пугающая мысль: неужели ей хочется, чтобы виноватым оказался Джек? Неужели она настолько ревнива? Так могла бы подумать ее мать — вот что по-настоящему ужасно. Она вспомнила, как однажды отец повел ее в парк, и там она свалилась с гимнастической лестницы. Дома мать орала на отца:
— Теперь ты рад? Теперь-то ты понял, что ты за отец?
Это она свела его в могилу. Они собирались разойтись, но для него было уже поздно.
И она точно так же, как ее мать, не испытывает никаких сомнений, сваливая всю вину на Джека. Ни малейших. У Венди запылали щеки при мысли, что, повторись такое снова, она поведет себя точно также. И будет думать то же. Она унаследовала от матери часть ее существа — и тут ничего не поделаешь.
— Джек, — начала она, еще не зная, будет ли извиняться или оправдываться. И то и другое было напрасным.
— Не теперь, — ответил он. Денни понадобилось не менее пятнадцати минут, чтобы опорожнить чашку, но к этому времени он заметно успокоился. Его перестала бить дрожь.
Джек серьезно положил руку на плечо сына.
— Денни, ты сможешь в точности рассказать нам, что с тобой случилось? Нам это важно знать.
Денни перевел взгляд с отца на мать. Повисшая тишина еще больше подчеркивала безысходность их положения: снаружи доносились вой ветра, наметающего все новые сугробы, поскрипывание и стоны старого отеля под напором бури. Сознание их оторванности от мира с новой силой ударило Венди в сердце.
— Я хочу… я расскажу вам все, — прошептал Денни. — Надо было рассказать раньше. — Он поднял чашку и подержал ее в руках, словно ища успокоения в ее тепле.
— Почему же не рассказал, сынок? — Джек тихонько убрал с его лба спутавшиеся от пота спутанные вихры.
— Потому что дядя Эл достал тебе эту работу, и я сначала не мог разобраться, хорошо или плохо это будет для тебя. Для меня это была… — Он беспомощно глянул на них в поисках слова.
— Дилемма, — подсказала Венди тихо. — Это когда ни один из выходов не бывает хорошим.
— Ага, — кивнул он с облегчением.
Венди сказала мужу:
— Когда мы ездили с Денни в Сайдвиндер, мы разговаривали о тебе. Помнишь, в тот день, когда пошел первый снег?
Джек кивнул, а Венди вздохнула.
— Боюсь, что мы не закончили тот разговор. Верно, Денни?
— О чем вы там болтали? Я не уверен, что мне нравится, когда жена и сын за моей спиной…
— Обсуждали, как мы сильно любим тебя.
— Все равно мне ничего не понятно. Словно я вошел в кино посреди фильма.
— Мы говорили о тебе, — сказала Венди спокойно. — И, возможно, не все выразили словами, но мы понимали друг друга: я потому, что — твоя жена, а Денни… потому, что он понимает все без слов.
Джек промолчал.
— Денни сказал, что это место тебе нравится. Ты здесь далек от душевных волнений, которые угнетали тебя в Ставингтоне. Здесь ты сам себе хозяин, работаешь руками, чтобы освободить голову для вечерней работы над пьесой. Потом — я не знаю, с каких пор — отель стал влиять на тебя плохо. Ты стал проводить слишком много времени в подвале, корпишь над старыми бумагами, разговариваешь во сне…
— Я разговариваю во сне? — спросил Джек с удивлением. — Неужели?
— Большей частью неразборчиво. Однажды, когда я была в туалете, ты громко сказал: «К черту, бросьте в люк, никто не узнает, никто никогда не узнает». А в другой раз разбудил меня криком: «Снимите маски! Снимите маски!»
— Боже, — сказал он, проводя ладонью по лицу. У него был больной вид.
— И к тебе вернулись прежние привычки: жуешь экседрин, все время вытираешь губы, жалуешься на вялость по утрам. Ты еще не кончил пьесу, верно?
— Нет, но это только вопрос времени. Я задумал кое-что другое… новая идея.
— Книга об этом отеле? По поводу которой звонил Эл Шокли и просил тебя отказаться?
— Откуда тебе это известно? — гаркнул Джек. — Ты что, подслушивала? Ах ты…
— Нет, — ответила она, — я не подслушивала. Мы же с Денни были внизу, а коммутатор отключен. Работает только один телефон, в нашей квартире, ты сам говорил мне об этом.
— Тогда откуда тебе известно, что говорил мне Эл?
— Денни сказал, что знает. Оттуда же, откуда он знает, где пропавшие вещи или когда думают о разводе.
— Ты действительно знаешь, о чем мы говорили с дядей Элом, Денни?
Мальчик кивнул.
— Он здорово разозлился, папа. Ты звонил мистеру Ульману, а тот позвонил ему. Дядя Эл не хочет, чтобы ты писал книгу об отеле.
— Бог ты мой, — выдавил Джек. — А эти синяки, Денни, — кто пытался задушить тебя?
У Денни омрачилось лицо.
— Она. Женщина из номера 217. Мертвая… — Губы у него задрожали, он схватил чашку и отпил из нее немного.
Джек и Венди обменялись испуганными взглядами поверх его склоненной над чашкой головы.
— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил Джек.
— Нет, абсолютно ничего.
— Денни… слушай меня, — Джек приподнял голову мальчика. — Ты ничего не выдумываешь? Не бойся и рассказывай — мы рядом.
— Я знал, что этот отель — плохое место, — произнес Денни тихим голосом, — знал еще в Боулдере. Потому что Тони показал мне плохие сны.
— Какие сны?
— Всего не припомню. Он показал мне «Оверлук» ночью, на его стене горели череп и скрещенные кости и слышались звуки ударов. Я не помню… кто-то гонялся за мной. Монстр. Тони показал мне ЬТРЕМС.
