Мои планы нарушил Гордеев. Он выскочил в коридор следом и потребовал, чтобы я немедленно последовала за ним. Привел он меня в комнату странного назначения. Узкая и длинная, со сквозным проходом, завешенным тяжелыми портьерами, она скорее была похожа на коридор, но была богато обставлена и оформлена как комната отдыха, по крайней мере, здесь имелся обтянутый шелком диван, расположенный напротив изящно задрапированного окна. Вдоль стен стояли зеркальные тумбочки непривычной формы, скорее, напоминающие подставки, то есть абсолютно нефункциональные, но очень красивые. Естественно, вся мебель была подлинной, но к этому я уже успела привыкнуть и не понимала, что собирается здесь увидеть мой неугомонный провожатый. Сильно пахло сиренью. Она была здесь повсюду, комната буквально утопала в пышных букетах, усыпанных тяжелыми фиолетовыми кистями. С цветами был явный перебор, от густого запаха кружилась голова.
– Что мы здесь делаем? – Требовательно спросила я, недовольно посмотрев на Александра.
– Неужели не догадываешься?
Я грешным делом испугалась, что он заманил меня сюда, чтобы подло соблазнить (это проклятый диван навел меня на такие мысли), но он имел в виду совсем другое.
– Видишь этот портрет? – Спросил он, тыча пальцем в стену, на которой действительно висел портрет какой-то женщины. Не заметить его было невозможно – он занимал чуть ли не полстены. Молодая красавица с русыми волосами, собранными в затейливую высокую прическу по моде того времени – а картина, безусловно, относилась к девятнадцатому веку, – стояла возле стола, ее изящные пальчики лежали на толстой книге в сафьяновом переплете. Художник запечатлел ее со спины, возможно, чтобы увековечить изящный изгиб шеи. Красавица, одетая в бархатное, темно-лиловое платье с пышными рукавами из дымчатого, прозрачного газа, сколотого на плечах золотыми застежками, смотрела на зрителя через плечо как будто с легкой укоризной. Словно была раздосадована тем, что ее оторвали от важного занятия. Полотно заслуживало самой восторженной оценки, но почему Гордеев так стремился не его показать?
– Как ты думаешь, кто это? – Спросил он, не обращая внимания на мой недоуменный взгляд.
– Понятия не имею. – Честно ответила я. – А что, это важно?
– Да. Это Дарья Александровна Руневская.
– Руневская? А кто это?
– Это та самая Даша, ставшая героиней «Упыря»! – Торжествующе заявил Александр. – С той стороны холста есть подпись художника, я точно знаю. Эта картина – самое ценное из всего, что есть в доме, не буду называть сумму, которую просили за полотно на последнем аукционе, она астрономическая, так как полотно принадлежит кисти знаменитого итальянского художника, но главная ценность все же не в том, кто нарисовал, а кого нарисовали.
– Подожди-ка, – остановила я его, пытаясь сосредоточиться, – в книге была Даша, я помню, но речь ведь шла о Сугробиной?
– Какая же ты все-таки темная, Андрэ. Сугробина – это была ее бабушка. Фамилия главного героя – Руневский, за него Даша и вышла замуж, став, соответственно, Руневской! Это же так просто. Есть и еще кое-что. Посмотри внимательно на книгу.
Я взглянула на красный переплет, изображенный на полотне, и теперь разглядела в верхней части обложки темный силуэт какого-то животного, похожего на птицу. Рука девушки частично скрывала рисунок, но часть крыла и головы все-таки можно было разобрать. Крыло было перепончатым, голова имела уши, которые я поначалу приняла за клюв, то есть это не могла быть птица. Тогда что? Летучая мышь? Черная летучая мышь на красном поле?
– Неужели ты думаешь, что все героя книги существовали в реальности? – С недоверием воскликнула я, начиная понимать, что, похоже, так оно и было на самом деле. Сам Гордеев нисколько не сомневался.
– Я не думаю, я знаю.
– Но откуда?
– Так я вырос здесь, в этих местах. Так сказать, талант от сохи. – Голос его звучал вызывающе, но в его словах мне послышалась горькая ирония. Мне почему-то захотелось утешить его, но я догадывалась, что он не нуждается в утешении, тем более – в моем.
– Я с детства наслушался рассказов о проклятой усадьбе. Никто из местных не хотел селиться поблизости. Домом владели приезжие, но никто подолгу не задерживался. Постепенно желающих становилось все меньше, дом пришел в полное запустение, о нем попросту забыли. Когда мы были детьми, нас пугали вампирами, которые якобы живут в доме. Лично мне всегда хотелось хоть одним глазком взглянуть на этих тварей и я частенько подбивал товарищей на то, чтобы устраивать возле дома засаду.
– По ночам?
– Разумеется, по ночам.
– И что, увидели?
– Нет. Не повезло. Конечно, когда я вырос, то подумал, что все это не более чем сказки, придуманные для того, чтобы в нашем захолустье появилось что-то особенное. Я почти забыл о своем детском увлечении, тем более, что и в самом деле ни разу не видел ничего подозрительного как ни старался. А потом, когда я уже добился успеха, мне вдруг предложили сыграть в этом фильме. Я поначалу отказался, я же не актер и прекрасно понимаю предел своих возможностей, но меня продолжали уговаривать, предлагали все больше и больше. Но решающую роль сыграли не деньги…
– Ты согласился, узнав, что снимать будут в «заколдованном» доме?
– Верно. Особенно меня заинтересовало, для чего Кибиткин потребовал такого скурпулезного воспроизведения обстановки того времени. Но о картине я узнал только вчера, когда случайно оказался в этой проходной комнате. Мне кажется, что это все не просто блажь сбрендившего писателя.
– Что же это тогда?
– Не знаю. Но очень хочу узнать. Вот скажи мне, тебе сегодня ночью ничего не показалось странным?
Не знаю, что на меня нашло, но я чуть было не рассказала Александру, какого страху натерпелась этой ночью. Мне помешала Марго, как всегда ввалившаяся в комнату без приглашения.
– Чем это вы занимаетесь? – Подозрительно оглядев нас, спросила она. Мы стояли на приличном расстоянии друг от друга, но я прочла на ее надменном лице ту грязную мысль, что посетила ее только что.
– Александр показывал мне картину. – Пояснила я, рассерженная тем, что приходится оправдываться.
– Разве не красавица? – поддержал меня Александр.
– Кто, вот эта корова? – Пренебрежительно окидывая взглядом полотно, фыркнула Галицкая.
– А по-моему очень миленькая. – Продолжал поддразнивать ее Саша.
Марго, тряхнув огненно-рыжими кудрями, нахмурилась, точно ребенок, у которого собираются отобрать любимую игрушку, и презрительно скривила губы:
– Фу! Она просто уродина, отъевшая зад на жирных деревенских сливках! – Она вздернула голову, снова встряхнув волосами. – И смотреть-то не на что! Разве сегодня можно восхищаться такими толстухами. Ты отстал от жизни, Гордеев, сейчас другие стандарты. Ее рука непроизвольно скользнула сверху вниз по бедру. Понятно, чью фигуру следовало принять за эталон. Александр, не удержавшись, захохотал. Я прыснула, руга себя за несдержанность. Марго окинула нас удивленным и оскорбленным взглядом.
