Удар невероятной силы отбросил его назад. Красное марево резануло по глазам, сменилось сплошной чернотой.
Неизвестно, сколько времени прошло. Все звуки, цвета и движения перестали существовать для Аркадия. Он не знал даже, дышит он или нет.
«Кто – кого? – смог подумать геройский мальчишка. – Овечья Смерть меня одолела? Или я ее?»
Он пошевелился, потрогал лицо рукой, пытаясь понять, открыты у него глаза или закрыты. Потому что вокруг был лишь холодный мрак. Именно холодный, он леденил, давил на глаза.
Мокрая тряпка! Вот что сорвал он со своего лица! Тут же и изображение появилось – все то же желто-белое небо, все та же степная долина…
Аркадий понял, что лежит на земле, что в руке у него мокрая холодная тряпка, и голова немилосердно гудит. А перед ним маячит тетка Танька!
– Ты чего, дружок, совсем больненьки? – отбирая у него тряпку и вновь прилепляя ее к Аркашкиному лбу, спросила она.
– А чего?
– Да ничего, – буркнула тетка. – Я ему: Аркаша, Аркаша! А он тут с ума сходит. Что я тебе сделала-то?
– Ты – ничего, – удивился Аркадий.
– А чего ж тогда? – Танька поднялась с коленок, отряхнулась. – Совсем ты того? Я к нему иду, он сидит, на меня смотрит, да еще так грозно. Потом вдруг резко вскакивает – и своей дурацкой головой прямо мне по лбу! Я чуть сознание не потеряла!
– А где Смерть? – с ужасом слушая все это, пробормотал Аркашка.
– Еще чуть-чуть – и была бы мне смерть! – с раздражением воскликнула Танька. – Раскололся бы у меня череп от твоей дурной головы. Я переживаю, что он тут на солнце сидит, перегрелся, бедняжечка, водички ему несу, шапку, а он… Придурок…
– А Овечья? Овечья Смерть где? Я же ее видел. Сейчас. Только что…
– Это ты вчера ее видел. Слишком хорошо видел. Оттуда видел, откуда не просили. Когда несся за мной, как дурак…
Смысл происходящего полностью дошел до Аркадия. Это свою родную тетку Таньку, одетую в белое платье с бледно-зелеными крапинками, он принял за насылающий смерть призрак!
Аркадий вытер лицо быстро нагревшейся мокрой тряпкой. Все, он теперь в полном, окончательном позоре…
Мальчишка вздохнул, поднялся на ноги, решительно посмотрел в лицо тетке. И сказал:
– Ты, в общем, извини… Я не хотел тебя головой-то стукнуть, конечно… Но сегодня ночью давай я попробую Овечью Смерть прогнать.
– Ты?!
– А чего ты удивляешься? – увидев на лице тетки привычную насмешливость, фыркнул Аркашка.
И теперь решение самому прогнать Овечью Смерть стало окончательным.
– Давай расскажи мне, что там надо делать и как. Чтобы я ничего не упустил, – твердо сказал он, точно маленький командир, глядя на тетку, которая была выше его на целых полторы головы. Так, наверно, Наполеон своим гренадерам команды отдавал. И они его слушались.
– Расскажу. – Тетка улыбнулась. И Аркашка понял, что ему все равно – иронически она улыбается или по-хорошему. Как хочет эта тетка. Ее дело, как улыбаться…
После обеда Аркадий разыскал в степи овечью кость-костыль, которую ночью тетка Танька запулила вслед призраку. Уже без всякой неприязни взял ее в руки, отнес домой. Тетка отдала ему вторую кость. Теперь у Аркашки был беговой магический комплект.
Собираясь спрятать кости от бабушки и отца, Аркашка решил засунуть их под свою кровать. Встал на колени, взял по костылю в руки – и почувствовал, что руки вдруг мелко-мелко задрожали. И овечьи кости в этих руках тоже… Закружилась голова. Белый костлявый призрак вновь возник перед глазами.
«Нет, не надо мне ни за какой Смертью ночью гоняться! Она растопчет меня… Тетка – ведьма, она выдумывает это все, чтобы поиздеваться надо мной, я уверен!» – такие мысли тут же застучали у Аркадия в голове. Словно кто-то нашептывал их мальчишке.
Было страшно. Хотелось… бояться! Сесть, замереть и бояться. Или спать. Да, лучше всего спать, погрузившись в туманное жаркое марево. Чтобы качало тебя на сонных волнах, чтобы забывались страхи, чтобы ничего не нужно было делать…
Так и уснул Аркашка, бросив кости у кровати и раскинувшись в одежде прямо поверх покрывала. Жар расплавлял его волю, ни до каких овец ему дела не было…
Глава VIII
Овечья смерть на четырех подпорках
Аркадий вдруг резко проснулся. Где-то недалеко, словно за стеной, ржали лошади. Легкий гул стоял в комнате.
Аркашка сел на кровати, протирая глаза. Голова болела – и от душного дневного сна, и от удара о несчастную тетку, и от надоевшей неясной тревоги.
А гул – так это овцы в загон бежали! Значит, уже вечер настал. Аркашка посмотрел на часы: ого! Девятый час. Солнце скоро садиться будет. Как скроется оно за высокими холмами, так, считай, и день закончился. Ведь, как нарочно, там, где оно восходит, абсолютно гладкая, ровная местность. А где садится – там далекие холмы как раз. Лучше бы наоборот было – так вечер стал бы длиннее.
За холмами снова была степь – совершенно бескрайняя. Вот там-то солнце садилось долго, с потрясающей игрой цветовых оттенков, от пурпурного до бледно-зеленого…
А в степной долине солнце падало за отгораживающие ее холмы – и сразу же с ужасающей скоростью надвигался мрак.
Так было и сейчас. Еще алый солнечный жар стоял над вершинами холмов, а уже наползала тьма. Облака потянулись неторопливо, встали, приклеившись боками друг к другу, и образовали над долиной сплошное непроницаемое покрытие…
Безысходность – то состояние, когда некуда деваться, – мучила Аркадия.
Он бродил возле дома, подходил к лошадям, гладил их, хотел сказать им что-нибудь ласковое, но не мог сосредоточиться. Точно так же нечего ему было сказать и тетке, которая постоянно следила за ним.
И ничего, никаких слов от племянника не ждала. Только гадала: выйдет он ночью, чтобы бежать вслед за Овечьей Смертью, или струсит… Жизнь-то одна. А Аркашка – ребенок совсем.
Но он сам нашел Татьяну.
– Сколько еще нужно ждать? – спросил он деловито.
– Четверть часа до полуночи когда останется – от этого времени и надо ожидать, – ответила Татьяна шепотом. Она как раз укладывала на ворота овечьего загона запирающую балку и обматывала ее проволокой – это такой замок был.
Бабушка не видела и не слышала, о чем они разговаривают. Ее лицо было напряженным. Она считала овец по головам – очевидно, готовясь за ночь какое-то количество животных вновь потерять.
– Что ж зоотехник-то не едет! – закончив подсчет, обратилась она к Аркадию, и горькая складка прорезала ее загорелый лоб. – Долго уж что-то. А я ведь ему свою лошадь дала, Соколика-то моего мухортого… Должен заехать, вернуть… Или, может, случилось что?
Когда тетка управилась с воротами, они с Аркашкой затаились в самом темном углу конюшни. Тетка принялась давать мальчику последние наставления – то есть рассказывала об Овечьей Смерти то, чего он не знал.
