Глава 40
Обернулся лягушонок статным королевичем с прекрасными ласковыми глазами.
Братья Гримм. Король-лягушонок, или Железный Генрих.
— Mon dieu! Где я?
Мужчина, а теперь это именно он и есть, сидит у меня на коленях, молотит руками и говорит с французским акцентом:
— Кто ви? И где… — он поворачивается, еще сильнее придавливая меня, — где та прекрасная девица, которую я должен благодарить за свое превращение?
— Боюсь, это я, — смеется Мэг.
— Ти?
Даже в темноте я вижу, как от удивления перекашивается красивое лицо принца. Он смотрит на Мэг, морщит нос.
— Она? — уточняет Филипп у меня.
— Да, она. Ты не мог бы подвинуться, дружище? Ты вроде как на моей ноге сидишь.
Я стараюсь оставаться спокойным, хотя за секунду до того, как Мэг поцеловала принца (в ту самую секунду, когда она решила его поцеловать), я осознал правду. Удивительную правду, которая наполнила меня радостью. Ужасную правду, которая повергла меня в отчаяние.
Я люблю Мэг. Не Викториану. Точно не Викториану. Мэг. Мэг, которая примеряла мои туфли и подбадривала меня. Мэг, которая показала мне с крыши Эмпайр-стейт-билдинг место проведения парада. Мэг, которая спасла меня от Норины. Когда я представляю себя с кем-то — может быть, на всю оставшуюся жизнь, — то это не гламурная блондинка в туфлях за тысячу долларов. Это худая темноволосая девушка в переднике. Все эти разы — в Нью-Йорке, на дереве, на площади Мэллори — я должен был поцеловать ее.
Я понимаю — мне казалось, что Мэг любит меня. Но, несмотря на это, она поцеловала лягушку, и та стала принцем. Мэг действительно сказала, что Филипп секси, когда увидела его фотографию. Это любовь? Я надеюсь только на то, что он не ответит ей взаимностью. А потом я помогу ей с этим справиться.
Но принц встает и предлагает Мэг руку.
— О, oui. Я не разобрался. Я бил так ослеплен красотой, которую увидел, что не заметил…
И Мэг, которая никогда не хихикает и не ведет себя по-девчачьи, изумленно смотрит на него.
— Bay! Ты такой… высокий.
— И у меня отличное телосложение. Я качаюсь каждое утро, за исключением последних нескольких недель, когда я бил лягушкой. Но теперь я возобновлю свои занятия, чтоби доставить удовольствие своей возлюбленной.
Мэг хихикает. Хихикает!
— О, это та-а-ак мило, — говорит она.
— Не милее, чем ви, прекрасная леди. Ви спасли мне жизнь и сняли проклятие. Теперь ви получите награду. Я заберу вас в Алорию, где ви станете принцессой. Даже королевой. Ви удачливая.
И тут до меня доходит. Он — секси. Это точно так же, как у меня с Викторианой. Мэг видела этого парня на обложках журналов, продающихся в холле отеля. Он намного крупнее меня, и у него такие формы, каких не добьешься, чиня обувь. Может, Мэг и безразлична к сексуальности таких парней, как Райан, но Райан и не наследник престола. Красивый принц — разве не этого хочет каждая девушка?
— Закрой рот, Мэг, — советую я.
— Что? — Она не может отвести от Филиппа глаз. — А, извини. Я просто думала, как нам повезло. Теперь мы оба можем поехать в Алорию, я со своим очаровательным принцем, а ты со своей принцессой.
Моей принцессой. Я вспоминаю Викториану. Смогу ли я с ней быть счастлив? А разве у меня есть выбор?
— Нам нужно уходить, — говорю я Мэг, которая все еще не может оторваться от принца Филиппа.
Мне приходится повторять свои слова, потому что с первого раза она меня не слышит. И даже со второго.
— Но как? — наконец говорит Мэг. — Не думаю, что мантия работает.
Я накидываю на себя то, что от нее осталось, и быстро желаю оказаться дома. Я действительно этого хочу. Я хочу быть где угодно, только не здесь. Но Мэг права. Мантия не действует. Она унесла нас на несколько метров от кладбища, уже будучи на последнем издыхании. И теперь мы тут застряли без средств передвижения и с этим несчастным принцем, легкой добычей для Зиглинды.
— Эй! Что здесь происходит, черт подери?
В комнате есть кто-то еще.
— Мэг, осторожно!
Я оттаскиваю ее от принца, и мы бросаемся к двери.
— У меня есть ружье, и я не побоюсь им воспользоваться! — продолжает голос.
Это Каролина!
— Каролина, это мы!
Я останавливаюсь, но она включает свет, и я вынужден спрятаться за Губку Боба из папье-маше, чтобы меня нельзя было увидеть в окно.
— Могли бы постучаться в дверь, — говорит хозяйка.
— Извините. Мы сейчас же уйдем, — говорю я, хотя понятия не имею как.
— Подождите! Подождите! Я все равно вас искала. Вы должны рассказать мне о лебедях!
Я смотрю на нее. У нее в руках что-то странное, что-то наподобие больших гаваек. Она запыхалась.
— Мне нужно увидеть лебедей… Я теперь вам верю…
— Почему вы передумали?
У меня начинает вырисовываться план.
— Имена… Так папа звал их в тот день, когда я увидела его у пруда, — Гарри, Трумэн, Эрнест, Джимми, Мэллори и Маргарита. Это имена из Ки-Уэста, как и мое имя — Каролина.
— Кто эта придурочная? — спрашивает принц.
Мэг берет его ладонь в свою.
Каролина не обращает на Филиппа внимания.
— Отец был в отчаянии, когда лебеди пропали. И взял с меня слово.
Рядом со мной Мэг с Филиппом держатся за руки. Он шепчет ей что-то типа: «Мой дорогой ма-а-аленький мангуст». Жаль, нельзя его снова превратить в лягушку. Но я не хочу, чтобы Зиглинда опять засунула меня в подземелье, поэтому говорю:
— Не могли бы мы выйти в другую комнату? Я немного боюсь, что нас могут увидеть в окно.
— Да. Конечно.
Когда мы заходим в гостиную, Каролина задвигает занавески и показывает мне то, что принесла.
Рубашки из цветов.
Об этом и говорила Маргарита. Сестра должна найти их и соткать рубашки из цветов! И Каролина это сделала. Она знала.
— После того как лебеди пропали, — объясняет Каролина, — мой отец отправился в дальние странствия. Он взял меня с собой. Я знала, что папа ищет этих птиц, но он так и не обнаружил их и вернулся домой в отчаянии. Тем летом и случился этот важный разговор. Я была всего лишь маленьким ребенком, но отец сказал мне, чтобы я запомнила его слова.
— И что он сказал?
Но я знаю.
— Что однажды я снова увижу лебедей. А до этого я должна буду сплести для них шесть рубашек из цветов. Когда я им их отдам, проклятие будет снято. Вскоре отец умер. Я не начинала выполнять его поручение, пока не выросла. Но к этому времени я уже поняла, что мой отец был чокнутым и что я никогда снова не увижу лебедей на Ки-Уэсте. Но все равно у меня было такое чувство, что я должна их соткать, как бы в память о нем.
— Он не был сумасшедшим. — Я изучаю ее работу: бугенвиллеи и гибискус, которые она использовала, все еще не утратили яркости. Я вспоминаю, как мама сушит цветы и развешивает их вниз головками. — Ваших родственников можно опять превратить в людей при помощи рубашек, но они должны быть сшиты вами.
