Что касается прочитанной мною сейчас истории, то из нее мне было ясно одно – учащаяся на этих страницах торговаться со смертью особа умирать положительно не собиралась. Во всяком случае – надолго.
На следующий день произошло наше примирение с Гретой. Надо признать, что мое раскаяние и сожаление по поводу необдуманно-злых слов, брошенных в лицо моей единственной подруги, которую я обрел в этих краях, час от часа становилось все более нестерпимым. И, хотя я никогда не относил себя к легиону "тонко чувствующих" страдальцев и поклонников замшелых постулатов ложной галантности, я был близок к тому, чтобы предпринять радикальные действия по ремонту начавшей было порастать быльем дороги. В конце концов, у Греты не было почти никакой возможности сделать это самой, так как, за исключением кратких визитов к Патрику с целью приема пищи, я почти не покидал свои апартаменты, а ожидать, что кто-то из числа местного населения наведается в мои палаты, было, по известным причинам, неразумно.
Но жизнь сама расставила все по своим местам, избавив меня от необходимости осваивать новые стереотипы поведения. Заметив издали точеную фигурку Греты, я не свернул к бару, как собирался, а пошел ей навстречу. Когда расстояние между нами сократилось до минимума, мы оба остановились, глядя, словно в дешевой мелодраме, в глаза друг другу. Она была такая же, как прежде – открытая и готовая улыбнуться при малейшем к тому поводе. Но глубоко запрятанная тревога в ее взгляде не могла укрыться от меня: было заметно, что девушка просто не знает, чего еще можно ожидать от подобного "принца" и опасается продолжения хамства и гримасничанья с моей стороны. Но уже через несколько секунд она, видимо, поняла, что на грубость в любом ее проявлении я настроен теперь менее всего и, лукаво прищурившись, просто взяла меня за руку.
Выйдя за околицу деревни, мы пошли по уже когда-то проторенной нами дороге, убегающей, извиваясь, куда-то в направлении города. Все еще несколько смущенные, мы лишь изредка перебрасывались ничего не значащими фразами, полагаясь на терапию нашей неловкости временем, воздухом и природой. Когда деревня окончательно скрылась из виду, а мы подошли к небольшой роще с журчащим где-то в ее глубине ручейком, Грета, посетовав на жару, ловко скинула с плеч заранее расстегнутую блузку, а я вздохнул.
Через час – нет, не стану преувеличивать свои способности – минут через тридцать, когда пение какой-то наглой птицы беспардонно ворвалось в наш маленький мир, пробив ставшую чуть более тонкой вуаль истомы, я смог наконец вернуться в реальность и вытащить туда едва не заблудившуюся в верхних регионах бытия Грету. Мы посмотрели друг на друга и засмеялись. Все произошло хоть и спонтанно, но, тем не менее, совершенно прогнозируемо. Я поцеловал ее в уголок соленых губ и помог подняться. Выйдя из рощи на дорогу, мы снова почувствовали былую непринужденность и, как ни в чем не бывало, принялись оживленно болтать и дурачиться, пока Грета не изрекла следующую фразу, мгновенно сбившую с меня всякую веселость и, словно грязной метлой, прогнавшую мое хорошее настроение:
– Она не простит этого ни мне, ни тебе.
– Кто? – несколько опешил я от неясности сказанного.
– Ты сам знаешь – кто. Твоя ночная подруга. Теперь нам придется увидеть ее оскал, и, можешь мне верить – он будет ужасен. Она никогда никому не прощает, – Грета говорила абсолютно серьезно и даже несколько отрешенно, словно смирившись с неизбежностью заслуженной кары.
Я был ошарашен. Значит, полагая, что мои переживания, связанные с домом, остаются лишь моими, я ошибался? И тайна Дамы в сером – не тайна вовсе? И что скрывается за этими непонятными словами Греты?
– Что ты имеешь в виду?, – неловко попробовал я скрыть свое замешательство – впрочем, безуспешно.
Грета лишь махнула рукой в ответ на мою неудавшуюся детскую хитрость:
– Ты был, пожалуй, прав, отказавшись говорить с моей бабкой и выслушивать все эти ужасные подробности. Это все равно ничего бы не изменило. Если уж эта женщина что-то поставила себе целью, то никто не в состоянии стать ей поперек дороги, и наказание за попытку известно… Она не станет терпеть ни моего вмешательства, ни твоего противодействия, о котором, как я понимаю, и речи нет. Ты уже спал с ней?,- моя спутница на миг чуть сильнее сжала мне пальцы.
– По-моему, ты бредишь, Грета. Даже если мне и показалось, что я что-то видел, то это были, вне всякого сомнения, лишь сновидения, навеянные непривычной для меня обстановкой, и ничего больше. Игра света и тени в парке может порой создавать иллюзии, а шум ветра да журчание реки казаться чьим-то голосом, но это не значит, что нужно придавать якобы увиденному и услышанному такое большое значение, – я откровенно и бесстыдно врал, не собираясь вдаваться в подробности развития моего "романа" с призраком, тем более в разговоре с Гретой, к которой я странным образом был также неравнодушен. Не скажу, что ее слова меня не обеспокоили – это было бы очередной ложью – но ее пальцы, впившиеся в мою ладонь в ожидании разрушительных известий и нотки отчаяния, прозвучавшие в ее голосе, когда она задавала свой вопрос, просто не позволяли мне пуститься в детальное обсуждение ситуации, щадя чувства и, прежде всего, разум моей вновь обретенной пассии.
– Но откуда ты взяла все это? И почему я должен, собственно, с ней спать, кто бы она ни была, человек или дух?
– Потому что она так хочет. Мне, по воле судьбы, известно о ее планах. В деревне ходят лишь мутные слухи, с каждым годом и в самом деле все больше похожие на легенду, и я не удивлюсь, если скоро ей начнут приписывать наличие кожистых крыльев и вампиризм, но в нашей семье всегда знали правду и были готовы к последствиям этого. Так вышло, что мы несем особую ответственность за происходящее и конец той истории еще не положен, хотя и уже очень близок, в чем я теперь не сомневаюсь. Ты ведь тоже оказался втянутым в нее не случайно – насколько я знаю, эта бестия ВСЕГДА была поразительно умна и рассчетлива. Боюсь, надежды на иной исход совсем мало. Да и что можем мы, с нашими чисто человеческими слабостями и живой душой против той, кем ты так очарован..? – этим явно риторическим вопросом Грета завершила свою тираду, и снова повисло тяжелое молчание.
Я не нарушал его – мне нечем было крыть. Продолжать нести нелепицу и пытаться завуалировать очевидное было глупо, особенно после того, как я убедился, что попутчица моя знает не только не меньше, а, скорее всего, много больше, чем я, обо всем происходящем и, главное, происходившем в сером доме у реки. Да и что знаю я? Не больше, чем знает простой юзер об электронном устройстве процессора – вся подноготная, подоплека событий была от меня скрыта, я видел лишь то, что лежало на поверхности и, более того, сам по приведенным выше причинам не стремился к полноте информации. Между тем, истина в словах Греты не подлежала сомнению: я действительно чувствовал, что из капкана, установленного на меня, как на волка, Дамой в сером, мне не вырваться – слишком крепким был захват его стальных зубьев. Но самое, по видимому, страшное заключалось в том, что я НЕ ХОТЕЛ бежать из этого плена, отдавшись на милость судьбы и не собираясь пытаться изменить что-то в ее сценарии.
