Маяк. Башня. Остров. Смотритель маяка. Граница с громадной мерцающей дверью. Директриса, предположительно ходившая в самоволку через границу через эту дверь. Раздавленный москит на ветровом стекле. Страдальческое лицо Уитби. Круговращательный свет границы. Телефон директрисы в его сумке. Демонические видео, обретающиеся в мемориальном катафалке. Детали начали ошеломлять его. Детали начали поглощать его. Пока никакой возможности дать им улечься или разобрать, что важно, а что пустяк. Он взял с места в карьер, как мать и хотела, и это недалеко его увело. Входящая информация грозила погрести под собой его подготовительную работу, знания, принесенные с собой. Он растратил так много заученных материалов, обращенных в пепел из тактических соображений. А в ближайшее время предстояло всерьез углубиться в записки директрисы, и это сулило еще больше тайн, тут уж сомневаться не приходилось.
Под конец вопли все тянулись и тянулись нескончаемо. Державший камеру казался не человеком. Очнитесь, умолял Контроль членов первой экспедиции, глядя на экран. Очнитесь и поймите, что с вами происходит. Но они не очнулись. Не могли. Они были за многие мили, да и он запоздал со своим предостережением лет на тридцать с лишком.
Контроль положил ладонь на ковер. Зеленые стрелки вблизи оказались образованными кудреватыми переплетенными нитями, почти как мох. Он ощутил шершавость покрытия, ощутил, как оно истоптано за годы. Не первоначальное ли это ковровое покрытие, еще тридцатилетней давности? Если да, каждый исполнитель роли в этих видео, в этих досье прошел по нему, пересекал его сотни и сотни раз. Быть может, даже Лаури, держа свой камкордер, пошучивая перед экспедицией. Оно истерлось, как поистрепался и сам Южный предел, пока агентство катилось по предназначенной ему колее в этом аттракционе под названием Зона Икс.
Люди глазели на него, пересекая кафетерий. Надо подняться.
Из тускло озаренных залов прочих мест в корчах проступают формы, каковых никогда не было и никогда не будет.
От коленопреклонения Контроль перешел с биологом в комнату для допросов — после краткой интерлюдии в собственном кабинете. Ему требовалось какое-нибудь отпущение, какой-то способ очиститься. Он вызвал сведения по заливу Рок-Бей — самому длительному назначению биолога, прежде чем она вошла в двенадцатую экспедицию. Судя по полевым заметкам и наброскам женщины, это было ее любимое место. Пышные северные дождевые леса с зеленой экосистемой. Она арендовала там коттедж, и в дополнение к фотографиям приливных бассейнов, которые она изучала, у него имелись снимки ее жилых комнат, входящих в обычный комплект тщательных сопутствующих мероприятий Центра. Кровать наподобие койки, комфортабельная кухня и черная плита, попутно играющая роль камина с длинной трубой, уходящей в дымоход. Природа чем-то импонировала ему, умиротворяла его — впрочем, как и простой домашний уют коттеджа.
Усевшись в переговорной, Контроль поместил между ней и собой бутылку с водой и ее личное дело. Этот гамбит ему уже прискучил, но тем не менее… Мать всегда говорит, что повторение ритуала делает указание на вещь, успевшую стать невидимой, особенно драматичным. В один прекрасный день вскорости он может указать на папку и сделать ей предложение.
Люминесцентные трубки пульсировали и мигали, в них начало что-то переливаться и перекатываться. Ему было плевать, смотрит ли Грейс на них сквозь стекло, или нет. Сегодня Кукушка выглядела ужасно — не настолько больной, но словно заплаканной — в точности как себя чувствовал он. Под глазами у нее залегли черные круги, и вся она как-то понурилась. Всякая дерзость и веселость то ли выгорели дотла, то ли ушли в потаенные уголки.
Контроль не знал, с чего начать, потому что не хотел начинать вовсе. Чего ему хотелось, так это поговорить о видеоматериалах, но это было невозможно. Слова мешкотно складывались у него в голове, но никак не могли преобразиться в звук, застревая между его необходимостью и его желаниями. Он не сможет поведать этого ни одному человеческому существу. Никогда. Если он даст этому волю, заразит еще чей-то рассудок, он себя не простит. Одна подружка, по крупицам составившая некоторое представление о его работе, однажды спросила: «Зачем ты этим занимаешься?» — имея в виду, зачем служить столь тайным целям, целям, поделиться которыми нельзя, которые нельзя раскрывать. Он отделался стандартным ответом, напустив напыщенный вид, чтобы выставить себя в смешном свете. Чтобы скрыть серьезность. «Чтобы знать. Чтобы проникнуть за завесу». Через границу. И еще говоря это, Контроль осознал, что тем самым говорит ей, что без зазрений совести покинет ее там, оставив в одиночестве по ту сторону.
— О чем вы хотели бы поговорить? — спросил он Кукушку, не потому что исчерпал вопросы, а потому что хотел уступить лидерство ей.
— Ни о чем, — апатично проронила она. Слова скомкались, неряшливо слившись в невнятный клекот.
— Должно же быть хоть что-то, — с мольбой. Пусть будет что угодно, только бы отвлекло от резни в моей голове.
— Я не биолог.
Это вывело Контроля из себя, заставив задуматься, что она имеет в виду.
— Вы не биолог, — эхом повторил он.
— Вам нужна биолог. Я не биолог. Ступайте поговорите с ней, а не со мной.
Это что, какой-то кризис самоопределения, психический срыв или просто метафора?
Как бы то ни было, он понял, что этот сеанс был ошибкой.
— Мы можем попробовать снова после обеда, — заметил он.
— Попробовать что? — огрызнулась она. — Думаете, это терапия? Для кого?
Он раскрыл было рот, но она одним яростным движением смела со стола его папки и воду и крепко-накрепко ухватилась за его левую ладонь обеими руками. Неповиновение и страх плескались в ее глазах.
— Чего вы от меня хотите? Чего вы хотите на самом деле?
Взмахом свободной руки Контроль отослал прочь охранников, ринувшихся в комнату. Их отступление, увиденное краешком глаза, отличалось необычайной внезапностью, словно нечто чудовищное всосало их обратно в дверной проем.
— Ничего, — сказал он, чтобы посмотреть, как она отреагирует. Ладони ее были липкими и горячими, не слишком приятными; что-то явно происходит у нее под кожей. Не усугубилась ли ее горячка?
— Я не стану пособничать в построении картины моей собственной патологии, — прошипела она, тяжело дыша, и выкрикнула: — Я не биолог!
Высвободив руку, он оттолкнулся от стола, встал и смотрел, как она снова оседает в собственном кресле.
Уставилась в стол, не подымая глаз на него. Ему мучительно было видеть ее страдания, еще мучительнее оттого, что как раз он их и причинил.
