Она открыла дверь.
Чарли был потрясен. Потрясала она. Чарли перестал дышать и уставился на ее груди.
Дело было не в том, что перед ним стояла молодая и роскошная брюнетка с идеальными волосами и идеальной кожей. И не в том, что стояла она в белом халатике из тончайшего шелка, который едва прикрывал ее фигуру фотомодели в купальнике. И не в том, что у нее имелась пара непропорционально больших грудей в полной боевой готовности — они рвались из-под халатика, выскакивали из его запаха, когда Мэдисон нагибалась и выглядывала в коридор. От всего этого у бессчастного бета-самца сперло бы дыхание при любых обстоятельствах. Но дело было в том, что красным светились сами эти ее груди — прямо сквозь белый шелк, и зарево поднималось в декольте, как спаренное солнце на восходе. Они пульсировали, как сиськи-абажуры китчевой гавайской танцовщицы с настольной лампы. Душа Мэдисон Маккерни жила в ее грудных имплантах.
— Я должен их заполучить, — сказал Чарли, забыв, что он тут не совсем один и думает не вполне про себя.
Тут Мэдисон Маккерни заметила Чарли, и начался визг.
16
Чувство долга II: Реквием по резиновой кукле
Рэй с такой силой распахнул дверь, что колокольчик слетел с притолоки и зазвякал по полу.
— Ох, е, — сказал Рэй. — Ты не поверишь. Я сам поверить не могу.
Лили взглянула на Рэя поверх очков-полумесяцев для чтения и отложила французскую поваренную книгу. На самом деле очки для чтения были ей без надобности, но взгляд поверх них сразу добавлял ей презрения и снисходительности, а это, как она полагала, ей льстило.
— Мне тоже тебе нужно кое-что сказать, — произнесла она.
— Нет, — ответил Рэй, озираясь: нет ли в лавке посетителей? — То, что я тебе должен сказать, важно по-настоящему.
— Ладно, — сказала Лили. — Мое не суть. Валяй ты первый.
— Хорошо. — Рэй поглубже вздохнул и приступил: — Я думаю, Чарли — серийный убийца, натренированный как ниндзя.
— Ух, это здорово, — сказала Лили. — Ладно, моя очередь. Тебе звонила мисс Моя-Така-Ибливая. Передала, что при ней — восемь дюймов смачного мужского мяса. — И Лили вытащила Рэев телефон из-под стойки.
— Боже мой, опять то же самое! — Рэй схватился руками за голову и рухнул на стойку.
— Она сказала, что очень хочет поделиться ими с тобой. — Лили рассматривала свои ногти. — Значит, Ашер — ниндзя, а?
Рэй поднял голову.
— Да, и преследует резиновую куклу из моего спортзала.
— Думаешь, без этого твоя жизнь недостаточно богата фантазиями?
— Заткнись, Лили, это же катастрофа. У меня и работа, и квартира зависят от Чарли, не говоря уже о том, что у него ребенок, а новый свет всей моей жизни — мужик.
— Она не мужик. — Лили задумалась: не слишком ли рано она сдается?
Ей уже не очень нравилось мучить Рэя.
— А? Чего?
— Я просто ебу тебе мозг, Рэй. Она не звонила. Я прочла всю твою переписку и лог сообщений.
— Но это личное.
— Потому ты и держишь все это в компьютере лавки?
— Я провожу здесь много времени, а с разницей часовых поясов…
— К вопросу о личном: что это за херня? Ашер — ниндзя и серийный убийца? В смысле, и то и другое? Одновременно?
Рэй придвинулся ближе и заговорил в собственный воротник, словно разоблачал огромный заговор:
— Я за ним следил. Чарли принимает много барахла от покойников. Это много лет уже длится. Но он всегда моментально срывается с места, заставляет меня выходить в свои смены и никогда не объясняет, куда ездит, — вот только вскоре вещи покойников оказываются у нас в лавке. А сегодня я поехал за ним — он охотился за женщиной, которая ходит в мой спортзал, он ее мог там видеть.
Лили сделала шаг назад, скрестила руки на груди, и на лице у нее нарисовалось отвращение, что было довольно легко, поскольку тренировалась она годами.
— Рэй, тебе приходило в голову, что Ашер занимается наследством умерших и дела у нас идут гораздо лучше с тех пор, как он стал брать себе побольше таких клиентов? Что качество товара стало выше? Может, все потому, что он успевает раньше других?
— Я знаю, но не в этом дело. Ты теперь здесь редко бываешь, Лили. А я работал полицейским, я такое подмечаю. Во-первых, ты знала, что за Чарли следит детектив из отдела убийств? Да-да. Карточку мне дал, велел звонить, если произойдет что-нибудь необычное.
— Нет, Рэй, — ты же не позвонил, правда?
— Чарли исчез, Лили. Я наблюдал за ним, а он мырг — и перестал существовать, прямо у меня на глазах. Последнее, что я видел, — он заходит в дом резиновой куклы.
Лили хотелось схватить степлер и очередью вогнать Рэю в сальный лоб штук сто скрепок.
— Неблагодарное ты ебаное УО! Ты сдал Ашера легавым? Ашера, который дает тебе работу и жилье вот уже сколько — лет десять?
— Я не черно-белых вызывал, а просто позвонил инспектору Ривере. Мы с ним когда-то работали. Он без шума разберется.
— Вали за чековой книжкой и машиной, — рявкнула Лили. — Мы берем его под залог.
— Да его, наверно, еще даже не обработали, — сказал Рэй.
— Рэй, ты жалкая задрота. Иди. Я закрою лавку и подожду тебя снаружи.
— Лили, не смей так со мной разговаривать. Я не обязан терпеть все это от тебя.
Поскольку голова не поворачивалась, Рэй не сумел увернуться от двух первых скрепок, всаженных Лили ему в лоб, но после быстро сообразил, что лучше и впрямь сходить за чековой книжкой и машиной, — и уступил.
— А что такое «резиновая кукла»? — крикнула ему вслед Лили, несколько удивляясь силе собственной верности Чарли Ашеру.
Полицейская дама девять раз взяла у Чарли отпечатки пальцев, затем подняла голову:
— У этого засранца нет отпечатков пальцев.
Ривера взял Чарли за руку, перевернул ладонью вверх и осмотрел пальцы.
— Я вижу канавки — вот. Нормальные отпечатки пальцев.
— Ну тогда сами и делайте, — сказала женщина. — А у меня в карточке одни кляксы получаются.
— Ладно, ничего, — ответил Ривера. — Пройдемте со мной.
Он подвел Чарли к стене, на которой была нарисована большая линейка, и приказал повернуться лицом к объективу.
— Как у меня с прической? — спросил Чарли.
— Хватит улыбаться.
Чарли нахмурился.
— Хватит корчить рожи. Смотрите прямо перед собой и… прическа отличная, кстати, только на лбу теперь чернила. Это не очень сложно, мистер Ашер, преступники так делают постоянно.
— Я не преступник, — сказал Чарли.
— Вы ворвались в охраняемое жилое здание и приставали к молодой жилице. Поэтому вы преступник.
— Никуда я не врывался и ни к кому не приставал.
