Его Клио еще не пришла в себя, а Савва уже взялся за кисть. Зеленая атласная лента в рыжих волосах. Кровавый шрам на белоснежной щеке. Это буйство красок, эта изломанность и надрыв просились на холст. Он не мог удержаться от давно забытого, но вспыхнувшего с такой неистовостью желания писать.
На следующий день Стрельников продал один из набросков Амедео. Не ради себя, ради своей новой музы. Софье нужны были лекарства и хорошее питание. Этот рыжий, точно солнечный день, свет не должен погаснуть.
Музы обиделись. Савва чувствовал их боль и их ревность, но ничего не мог поделать. Живая, из плоти и крови Клио воцарилась в его сердце и в его жизни.
Софья была в его мастерской лишь однажды, принесла задержавшемуся до глубокой ночи Савве обед.
— Что это? — Его живая муза растерянно замерла в окружении муз мертвых, уже почти заживший шрам на ее щеке вдруг налился багрянцем. — Савва, что это такое?
— Это музы. — Он хотел, чтобы они подружились, но уже понимал наивность своего желания. — Это мои мертвые музы.
— Мертвые… — Софья поежилась под пристальным взглядом Эвтерпы, оступилась и больно ударилась ногой о постамент Каллиопы. — Савва, они как живые. Жутко!
Ему не было жутко, он чувствовал обиду за своих муз, за живых и за мертвых, так и не переставших быть женщинами.
— Зачем? — Софья отошла к двери и уже оттуда, с безопасного расстояния, наблюдала за тем, как Савва занавешивает статуи простынями. — Зачем тебе они?
— Они прекрасны. — Он ласково и успокаивающе коснулся пальцами обиженно поджатых губ Эвтерпы. — Это моя работа, Софья.
— Это не работа. — Она стояла, скрестив руки на груди, из-под красного платка воинственно выбивалась рыжая прядь. — Это колдовство! Савва, я не хочу…
Чего она не хотела, Савва так и не узнал, потому что тишину мастерской вспорол тревожный рев сирены. Снова налет…
— Софья, уходи! — сказал он решительно.
— А ты?
— А я останусь.
Терпсихора под белой простыней чуть заметно кивнула, а Каллиопа, кажется, испуганно вздохнула.
— С ними? — Софья не спешила уходить, Софья с ненавистью смотрела на его муз. — Ради этих каменных болванок ты готов рисковать своей жизнью?
— Готов. — Он кивнул.
— А моей? — Она подошла вплотную, обхватила руками крепко-крепко, прижалась щекой к груди. — Если да, то я остаюсь с тобой. Мне не страшно. Честное слово!
Ей и в самом деле не было страшно. Его пятая муза оказалась бесстрашной воительницей. Такой яркий исходил от нее свет, такими упоительными были ее поцелуи. Савва сдался, впервые предал своих мертвых муз, ради женщины из плоти и крови.
В Софье, такой хрупкой и нежной с виду, скрывалась немалая сила. Она чугунными цепями привязала к себе Савву, перекроила его жизнь по своему желанию, нагло и решительно вторглась в его творчество. В Софье было то, что люди называют хваткой. Даже в неспокойные военные годы она умудрялась обеспечить Савве нормальное существование, устраивала встречи с нужными людьми, организовывала заказы, создавала имя и репутацию. Она заразила его своим неуемным энтузиазмом, превратила из художника в дельца.
Война закончилась, годы шли, Савва стремительно взбирался по карьерной лестнице, всегда на целый корпус опережая конкурентов, давно привыкнув не считаться ни с чем ради достижения цели. А музы… горячо любимые Саввой и так же страстно ненавидимые Софьей музы пылились в чулане мастерской. Иногда Савва просыпался от их жалобных голосов, посреди ночи рвался на их зов, но в последний момент останавливался. Как такое могло случиться, что он, маститый, уважаемый, обласканный властью, сметавший всех и вся на своем пути, начал бояться собственной жены?! Савва пытался вспомнить, когда все это началось, но не мог…
* * *
Громкий рев мотора нарушил ночную тишину в тот самый момент, когда Арсений вышел из павильона. По аллее прочь от дома промчалось спортивное авто. Кто-то из наследников спешным порядком решил покинуть поместье. Интересно, кто? И с чего такая поспешность? В одном Арсений не сомневался ни секунды: это же авто он слышал той, самой первой грозовой ночью. Чтобы понять, кто еще проявлял интерес к павильону, нужно просто узнать, кому принадлежит спортивный автомобиль. Простая дедукция — никакой мистики.
А еще интересно, куда подевалась Марта. Куда может отправиться посреди ночи Снежная королева? Он сделал ставку на павильон, но ошибся. Возможно, есть смысл поискать в парке.
Арсений не знал, зачем ему непременно нужно искать Марту. И зарождающуюся в душе тревогу тоже никак не мог объяснить, но интуиция, то самое шестое чувство, вопила, что Марту нужно найти как можно скорее. Он привык доверять интуиции, но смутно представлял, с какого конца приступить к поискам. Вполне вероятно, что Марта тоже решила уехать из поместья. За ужином она явно чувствовала себя не в своей тарелке, и было не похоже, что она так уж обрадовалась свалившемуся на ее голову наследству. Арсений наблюдал за ней очень внимательно. Определенно, она удивилась. Чему? Тому, что вообще оказалась в числе наследников или невероятной щедрости Наты? Даже известие о том, что фонд Саввы Стрельникова уходит в его, Арсения, руки, не вызвал у нее такого удивления и замешательства. Странно…
Прежде чем прочесать парк, они с Гримом осмотрели автомобильную стоянку. Машина Марты оказалась на месте. Это могло не значить ровным счетом ничего, девушка могла вызвать такси, но тревога вдруг сделалась еще сильнее. И это тоже было странно, потому что с некоторых пор Снежная королева вызывала в душе Арсения одно-единственное, очень конкретное чувство, и чувство это было очень далеко от симпатии. Как бы то ни было, он дал слово. Пусть не живой Нате, а ее мраморному воплощению, но он доведет это дело до конца, разберется с творящейся в этом доме чертовщиной. И не важно, люди в ней замешаны или призраки…
Неразумно и бесперспективно вот так, без подготовки, искать Марту в огромном парке. Его экстраординарные способности тут не помогут, а вот обычные собачьи умения Грима могут очень даже пригодиться. Надо лишь найти что-нибудь из ее вещей. Арсений не стал ломать голову, в сложившейся ситуации действовать нужно быстро, и выход ему виделся лишь в одном.
Спальня Марты оказалась не заперта. Маленькая, похожая на гостиничный номер комната. Она казалась бы совершенно казенной, если бы не висящие на стенах картины. Арсений сначала подумал, что это работы ее великого деда, но, присмотревшись, увидел совершенно другую подпись. Картины были, безусловно, написаны талантливой рукой. Арсений не являлся искусствоведом, но красоту и выверенность мазков и линий чувствовал очень хорошо. Похоже, из всех потомков гениального Саввы Стрельникова его талант унаследовала одна-единственная внучка. Поразительно, если принять во внимание тот факт, что Марту и Савву Стрельникова не связывали кровные узы.
