Не удавалось вздохнуть полной грудью. Напрягла лёгкие, и вместе с глубоким вздохом кровь тяжело стукнула в голову, чувство пустоты, слабости родилось в конечностях.
Темнота прошипела над ухом злым шёпотом:
— Теперь нас хватились. Ваш муж сходит с ума. Вы думаете, он беспокоится о вас?..
Темнота мягко заколыхала голову, потом всё тело.
Дина перестала разбирать, сидит ли она по-прежнему на обломке гранита, или рядом, на гравии, бессильно распростёрто её тело. Теперь сердце билось неровно, испуганными толчками, будто срываясь с чего-то.
В первый раз мысль о смерти пронизала сознание.
Через час её уже не будет в живых. Так бессмысленно, мучительно, одиноко умереть… Но мысль о смерти не вызвала слёз, не вызвала воспоминаний. Почти с любопытством Дина следила за нарождавшимися ощущениями.
Усиливался звон в ушах. Ей казалось, что различает удары далёкого колокола. Тело постепенно теряло свой вес. Причудливые фосфены перед глазами погасли. На смену из темноты выступали настоящие картины, окрашенные, отчётливо прояснявшиеся, словно всасывавшие окружающую темноту.
Прошли перед глазами знакомые улицы индусского города, смуглые лица под тюрбанами, под плетёными китайскими шляпами, рослые фигуры сипаев на перекрёстках, подслеповатые глаза знакомого перса, торговца жемчугом. Потом заколыхалась перед глазами зыбкая поверхность воды. Далёкие крики родились в ушах. Медленно проползло воспоминание о муже и погасло, не вызвав образа. Вместо знакомого, такого близкого когда-то лица, встретила чей-то пристальный взгляд из темноты — взгляд глубоких, синих, оттенённых длинными ресницами печальных глаз. Вздрогнула под этим взглядом, чувствовала, как румянцем смущения жарко загорелись щёки. Сбросила разом дымку причудливых галлюцинаций и в темноте, снова сгустившейся, снова тяжело придавившей сознание, различила новые звуки. Кто-то сухо мучительно всхлипывал.
С усилием приподняла, передвинула тело. Ощупью отыскала дрожащую, похолодевшую руку женщины. Крепко сжала, не выпустила, когда испуганным движением тонкие пальцы метнулись освободиться. Сказала тихо:
— Успокойтесь, не надо плакать. Успокойтесь… Бедная…
Почувствовала, как перестала сопротивляться холодная рука, как мягкий и тихий плач пришёл на смену сухим рыданиям.
Потеряла представление о времени.
Теперь не удавалось дышать полными лёгкими, и, когда доводила вздох до конца, страшное головокружение мутило рассудок, останавливало биение сердца.
Скоро погасло обоняние. Перестала ощущать острый запах ядовитого воздуха, но отчётливо слышала теперь свои же свистящие вздохи. Прояснилась в мозгу на минуту мысль о молитве.
Вспомнила в последний раз о муже, с усилием звала из темноты его образ и опять, вместо него встретила взгляд синих печальных глаз.
Тело заколыхалось сильнее. Стало тускнеть, уплывать сознание.
Как во сне, издали будто, слышала странный пронзительный крик англичанки, слышала, как быстро вскочила рядом, как гулко, настойчиво грохнули стуки, должно быть тем же обломком, что стучала англичанка сначала.
Потом всё потухло: и звуки, и образы, и звенящая тяжёлая тьма свитком свилась и исчезла…
И первое, что ощутила Дина, вернувшись к сознанию, было мучительное ощущение страшной тошноты и сознание, что она уже умерла или лишилась руссудка. Яркие волны электрического света рисовали тенями гранитные стены подземелья, и прямо в лицо Дине глядели полные пытливого страха знакомые синие печальные глаза, глаза человека, образ которого настойчиво преследовал её в последнюю минуту, вытеснив образы близких.
Слабый, мучительный стон расклеил губы Дины. Страшным усилием приподняла отяжелевшее тело. Снова упала на камни, теряя сознание от острого панического ужаса.
Из темноты двигался призрак со знакомым бледным лицом, лицом доктора Чёрного. А дальше, прикрытые тенью, наклонялись к ней с широко раскрытыми глазами лица двух мертвецов — Джеммы и Дорна…
Дина в своём любимом фланелевом белом халатике, с которым не расставалась в Индии, усталая, бледная, с синими кругами, делавшими ещё больше её огромные серые глаза, растянулась в плетёном шезлонге на веранде директорского дома.
Не совсем ещё оправилась от пережитых вчера потрясений. С наслаждением пила полной грудью крепкий насыщенный запахом осени воздух.
Было тепло.
Мягко, прозрачно тепло, как бывает на севере в конце сентября, бабьим летом, когда заалела и сморщилась уже рябина, когда берёза теряет последние блеклые листья и по бирюзовому бледному небу наперегонки с прозрачными хрупкими раковинами белоснежных высоких облаков плывут и рассыпаются стайки отлетающих птиц.
Непривычными, новыми звуками доносился со станции пущенный в ход голос водопада, стиснутого гранитными шлюзами, угрюмо ворочавшего турбины. На крыльце кухни, было видно с веранды, плотник Илья, в линючей заплатанной синей рубахе, вертел к обеду мороженое.
Перебежала через двор к леднику тонкая стройная затянутая фигурка тамулки-горничной — настоящая барышня.
Дина сладко потянулась, закрыла глаза, внезапно расширила зрачки, сказала, испуганно пожимаясь от вспыхнувших жутких воспоминаний:
— Господи! Какой ужас! Никогда в жизни не подойду к этой пещере. Мне и теперь минутами кажется, что я не пришла ещё в себя. Боюсь, вдруг открою глаза, а кругом темнота…
Негромкий мужской голос отозвался серьёзно:
— Нет ничего опаснее исследовать такие пещеры, не имея опыта. Они тянутся иногда на десятки вёрст. Мы вошли в них два дня назад ещё в Финляндии, вёрстах в семи от своей дачи, а вышли вы знаете где.
Дина снова пугливо поёжилась. Сказала шутливо, тоном, странно не шедшим к серьёзному, виноватому будто, выражению глаз:
— Вы — моя судьба, Александр Николаевич. Который раз вы спасаете мне жизнь?
Доктор отозвался, изумлённый:
— Вам?
— Не всё ли равно… моим близким. Не будь вас, я и замужем теперь, пожалуй, не была бы.
Доктор молчал. Глядел с веранды на просеку. Странное смущение, неловкость овладели Диной. Вспыхнуло внезапно воспоминание, случайно, гаснущим слухом пойманное слово там, в пещере, когда её, снова терявшую сознание, доктор взял, как ребёнка, на руки.
Нет, ей просто показалось. Разве могли говорить таким голосом и такие слова эти спокойно, почти жёстко сомкнутые губы? Галлюцинация слуха… Дина жарко покраснела, поймав себя на настойчивой мысли: а может быть, нет? Может быть, правда? Заговорила, пытаясь справиться со своим смущением:
— Больше всего меня напугал Дорн и эта… барышня. Какое поразительное сходство? Чуть бледнее и выше. В остальном вылитая Джемма.
