Он увидел, что в спину ей вставлен ключ, и повернул его. Он повернулся слишком легко, не было слышно позвякиваний заводимого механизма. Значит, сломана. Сломана, но выглядит по-прежнему неплохо.
Он взял ее с собой, чтобы поиграть с ней.
– Что это там у тебя такое, Хэл? – спросила Була, стряхивая с себя дремоту.
– Ничего, – сказал Хэл. – Я нашел это.
Он поставил ее на полку на своей половине спальни. Она стояла на его книжках для раскрашивания, усмехаясь, уставясь в пространство, с занесенными для удара тарелками. Она была сломана и тем не менее она
Усмехалась. В ту ночь Хэл проснулся от какого-то тяжелого сна с полным мочевым пузырем и отправился в ванную комнату. В другом конце комнаты спал Билл – дышащая груда одеял.
Хэл вернулся и уже почти заснул опять… и вдруг обезьяна стала стучать тарелками в темноте.
Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь…
Сон мигом слетел с него, как будто его хлопнули по лицу мокрым полотенцем. Его сердце подпрыгнуло от удивления, и еле слышный, мышиный писк вырвался у него изо рта. Он уставился на обезьяну широко раскрытыми глазами. Губы его дрожали.
Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь…
Ее тело раскачивалось и изгибалось на полке. Ее губы раздвигались и вновь смыкались, отвратительно веселые, обнажающие огромные и кровожадные зубы.
– Остановись, – прошептал Хэл.
Его брат перевернулся набок и издал громкий всхрап. Все вокруг было погружено в тишину… за исключением обезьяны. Тарелки хлопали и звенели, наверняка они разбудят его брата, его маму, весь мир. Они разбудили бы даже мертвого.
Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь…
Хэл двинулся к ней, намереваясь остановить ее каким-нибудь способом, например, всунуть руку между тарелок и держать ее там до тех пор, пока не кончится завод. Но внезапно она остановилась сама по себе. Тарелки соприкоснулись в последний раз – дзынь! – и затем снова разошлись в исходное положение. Медь мерцала в темноте. Скалились грязные, желтые обезьяньи зубы.
Дом вновь погрузился в тишину. Его мама повернулась в потели и эхом отозвалась на храп Билла. Хэл вернулся в свою постель и натянул на себя одеяла. Его сердце билось как сумасшедшее, и он подумал: Я отнесу ее завтра в чулан. Мне она не нужна.
Но на следующий день он забыл о своем намерении, так как его мать не пошла на работу. Була была мертва. Мать не сказала им, что же в точности произошло. «Это был несчастный случай», – вот все, что она сказала им. Но в тот день Билл купил газету по пути домой их школы и контрабандой пронес в их комнату под рубашкой четвертую страницу. Запинаясь, Билл прочел статью Хэлу, пока мать готовила ужин на кухне, но Хэл и сам мог прочесть заголовок – ДВОЕ ЗАСТРЕЛЕНЫ В КВАРТИРЕ. Була Мак-Кэфери, 19 лет, и Салли Тремонт, 20 лет, застрелены знакомым мисс Мак-Кэфери Леонардом Уайтом, 25 лет, в результате спора о том, кто пойдет за заказанной китайской едой. Мисс Тремонт скончалась в приемном покое Хартфордской больницы. Сообщается, что Була Мак-Кэфери умерла на месте.
Хэл Шелбурн подумал, что это выглядело так, будто Була просто исчезла на страницах одного из своих журналов с детективными историями, и мурашки побежали у него по спине, а сердце сжалось. Затем он внезапно осознал, что выстрелы прозвучали примерно в то же время, когда обезьяна…
– Хэл? – позвала Терри сонным голосом. – Ты идешь?
Он выплюнул пасту в раковину и прополоскал рот.
– Да, – ответил он.
Еще раньше он положил обезьяну в чемодан и запер его. Они летят обратно в Техас через два или три дня. Но прежде чем они уедут, он избавится от этого проклятого создания навсегда.
Каким-нибудь способом.
– Ты был очень груб с Дэнисом сегодня, – сказала Терри из темноты.
– Мне кажется, что Дэнису именно сейчас было необходимо, чтобы кто-нибудь был с ним резок. Он начал выходить из-под контроля. Я не хочу, чтобы это плохо кончилось.
– С психологической точки зрения, побои едва ли приносят пользу и могут…
– Я не бил его, Терри, ради Бога!
– …укрепить родительский авторитет.
– Только не надо мне излагать всю эту психологическую ерунду, – сердито сказал Хэл.
– Я вижу, ты не хочешь обсуждать это.
Ее голос был холоден.
– Я также сказал ему, чтобы он вышвырнул из дома наркотики.
– Ты сказал? – На этот раз ее голос звучал встревоженно. – И как он это воспринял? Что он ответил?
– Ну же, Терри! Что он мог сказать мне? Отгадай! У тебя достаточно вдохновения?
– Хэл, что случилось с тобой? Ты не такой, как обычно. Что-то не так?
– Все в порядке, – ответил он, думая о запертой в чемодане обезьяне. Услышит ли он, если она начнет стучать тарелками? Да, конечно, услышит. Приглушенно, но различимо. Выстукивая для кого-то судьбу, как это уже было для Булы, Джонни Мак-Кэйба, собаки дяди Уилла Дэзи. Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь, это ты, Хэл? – Я просто слегка перенапрягся.
– Я надеюсь, что дело только в этом. Потому что ты мне таким не нравишься.
– Не нравлюсь? – Слова вылетели прежде, чем он успел удержать их. – Так выпей еще валиума, и все будет снова о'кэй.
Он слышал, как она сделала глубокий вдох, а затем судорожно выдохнула. Потом она начала плакать. Он мог бы ее успокоить (вероятно), но в нем самом не было покоя. В нем был только ужас, слишком много ужаса. Будет лучше, когда обезьяна исчезнет, исчезнет навсегда. Прошу тебя, Господи, навсегда.
Он лежал с открытыми глазами очень долго, до тех пор, пока воздух за окном не стал сереть. Но ему казалось, что он знает, что надо делать.
Во второй раз обезьяну нашел Билл.
Это случилось примерно год спустя после того, как была убита Була Мак-Кэфери. Стояло лето. Хэл только что закончил детский сад.
Он вошел в дом, наигравшись во дворе. Мать крикнула ему:
– Помойте руки, сеньор, вы грязны, как свинья.
Она сидела на веранде, пила холодный чай и читала книгу. У нее был двухнедельный отпуск.
Хэл символически подставил руки под холодную воду и вытер всю грязь о полотенце.
– Где Билл?
– Наверху. Скажи ему, чтобы убрал свою половину комнаты. Там страшный
Беспорядок.
Хэл, которому нравилось сообщать неприятные известия в подобных случаях, бросился наверх. Билл сидел на полу. Маленькая, напоминающая кроличью нору дверка, ведущая в задний чулан, была приоткрыта. В руках у него была обезьяна.
– Она испорчена, – немедленно сказал Хэл.
Он испытал некоторое опасение, хотя он едва ли помнил свое возвращение из ванной комнаты, когда обезьяна внезапно начала стучать тарелками. Неделю или около того спустя он видел страшный сон об обезьяне и Буле – он не мог в точности вспомнить, в чем там было дело – и проснулся от собственного крика, подумав на мгновение, что что-то легкое на его груди было обезьяной, что, открыв глаза, он увидит ее усмешку. Но, разумеется, что-то легкое оказалось всего лишь подушкой, которую он сжимал с панической силой. Мать пришла успокоить его со стаканом воды и двумя оранжевыми таблетками детского аспирина, которые служили своеобразным эквивалентом валиума для детских несчастий. Она подумала, что кошмар был вызван смертью Булы. Так оно и было в действительности, но не совсем так, как это представляла себе его мать.
Он едва ли помнил все это сейчас, но обезьяна все-таки пугала его, в особенности, своими тарелками. И зубами.
– Я знаю, – сказал Билл. – Глупая штука. – Она лежала на кровати Билла, уставившись в потолок, с тарелками, занесенными для удара. – Не хочешь пойти к Тедди за леденцами?
– Я уже потратил свои деньги, – сказал Хэл. – Кроме того, мама велела тебе убрать свою половину комнаты.
– Я могу сделать это и позже, – сказал Билл. – И я одолжу тебе пять центов, если хочешь. – Нельзя сказать, чтобы Билл никогда не ставил Хэлу подножек и не пускал в ход кулаки без всякой видимой причины, но в основном они ладили друг с другом.
– Конечно, – сказал Хэл благодарно. – Только я сначала уберу сломанную обезьяну обратно в чулан, ладно?
– Не а, – сказал Билл, вставая. – Пошли-пошли-пошли.
И Хэл пошел. Нрав у Билла был переменчивый, и если бы Хэл задержался, чтобы убрать обезьяну, он мог бы лишиться своего леденца. Они пошли к Тедди и купили то, что хотели, причем не просто обычные леденцы, а очень редкий черничный сорт. Потом они пошли на площадку, где несколько ребят затеяли игру в бейсбол. Хэл был еще слишком мал для бейсбола, поэтому он уселся в отдалении и сосал свой черничный леденец. Они вернулись домой только когда уже почти стемнело, и мать дала подзатыльник Хэлу за то, что он испачкал полотенце для рук, и Биллу за то, что он не убрал свою половину комнаты. После ужина они смотрели телевизор, и к тому времени Хэл совсем забыл про обезьяну. Она каким-то образом оказалась на полке Билла рядом с фотографией Билла Бойда, украшенной его автографом. Там она стояла почти два года.
Когда Хэлу исполнилось семь, уже не было никакой нужды в сиделках, и каждое утро, провожая их, миссис Шелбурн говорила:
