— И нет предела тому, сколько теней может прицепиться к тебе, — вставляет Лосось.
— Глубоко в подполье есть несколько запертых, которые соединены с двадцатками теней. Их души пропитаны злом столь многих людей, что они обезумели от ненависти и отчаяния. Никто из новичков не знает, как отрезать тени, поэтому мы должны запереть прочь эти заблудшие души и забыть их.
— Есть ли кто-нибудь без тени? — спрашивает Дерево.
— Ни один из новых, — говорит Ровак. — У древних была технология отрезания теней. Древних не осталось.
— Древние? — спрашивает Дерево.
— Древние — это те, кто жил до падения Небес. Мы называем себя новыми.
— Должен быть кто-то, кто знает о древних, — говорит Дерево.
— Древние исчезли задолго до появления новых, — говорит Ровак.
— А как насчёт Бога? — говорит Дерево. — Он тоже исчез?
— Конечно, Бог не исчез, — говорит Ровак. — Он же Бог.
— Тогда почему бы тебе не попросить Его научить тебя технологиям древних? — спрашивает Дерево.
Ровак только смеётся и трясёт локтем.
— Дети…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Город похож на груду грязных старых ботинок вдалеке. Он выглядит ветхим и мёртвым, тихим и неподвижным, как картина. Даже тонкие струйки дыма из кривых труб кажутся замершими.
В другом направлении по деревьям ползают золотые крабоподобные существа высотой с дом. Чтобы лучше разглядеть, Лосось взбирается на холм из колёс телеги, ставших частью почвы, проливая себе на бёдра капли горячего кофе. Вид этих существ вызывает у Дерева неприятные ощущения в спине.
— Кто они такие? — спрашивает Лосось.
Ровак тычет в землю изогнутой палкой.
— А как вы думаете, кто они такие?
— Крабовые динозавры, — говорит Лосось, потирая бедро.
— Их трое, — говорит Ровак. — Их всегда было трое.
Дерево делает несколько шагов вверх по куче колёс от телеги.
— Можем ли мы рассмотреть их поближе?
— Нет, — говорит Ровак. — Любой, кто подойдёт слишком близко, будет убит.
Лосось проливает на себя ещё кофе.
— Убит? — говорит Лосось. — Ты имеешь в виду, что нас ещё можно убить?
— Я думал, что мы бессмертны, — говорит Дерево.
Ровак тычет в цветы-шарики, пока они не лопаются.
— Нет ничего бессмертного, — говорит Ровак.
— Но мы на Небесах, — говорит Лосось. — Библия говорит, что мы будем жить вечно на Небесах.
— Библия была написана людьми, которые никогда не были на Небесах, — говорит Ровак. — После того, как ты умер на Земле, твоя душа не стала бессмертной. Она просто изменилась, — он садится в грязь. Бабочки-бритвы порхают вокруг его левого уха. — Она сбегает из твоего старого тела через дверной проём в задней части твоего мозга и прибывает сюда, где становится плотью. Ты не стареешь на Небесах. Но в конце концов ты умрёшь.
— Что произойдёт после того, как мы умрём на Небесах? — спрашивает Лосось. — Покинет ли наша душа это тело и уйдёт ли в другое место?
— Нет, — говорит Ровак. — Тело, в котором вы находитесь, — это ваша душа, ставшая плотью. Как только эта плоть умрёт, вашей душе придёт конец.
— Я просто умру? — спрашивает Лосось. — Навсегда?
— Ты просто закончишь, — говорит Ровак.
Лосось прячется за маринованными кустами, чтобы крабы его не заметили.
* * *
По прибытии город по-прежнему выглядит как груда старых ботинок. Дома из камня и глины, покосившиеся, вплавляющиеся в землю. Железные ворота окружают здания, покрытые зелёной ржавчиной, и тёмное облако прямо над головой, похожее на тёплый балдахин.
Дерево трёт свои квадратные ноздри, когда в воздухе витает сладкий запах гнилого крыжовника.
— Он выглядит заброшенным, — говорит он, хотя в нескольких зданиях за воротами тусклый свет.
— Новенькие! — кричит Ровак конической башне наверху.
Башня чёрная. Каждый кирпич в башне, кажется, в сантиметре от того, чтобы выпасть сразу. Не похоже, чтобы кто-то мог стоять там, не разрушив конструкцию.
— Сколько времени прошло с тех пор, как ты был здесь в последний раз? — спрашивает Дерево.
Ровак ждёт несколько минут, прежде чем ответить, глядя в окно с открытым ртом.
— На поверхности живёт лишь горстка людей, — говорит он. — Он всегда выглядит мёртвым.
Долгое ожидание, когда Лосось стучал пустыми чашками из-под кофе и покачивал бёдрами в такт, а Дерево лежал в зелёной грязи, закрыв глаза рукой.
— Она просыпается, — говорит Ровак очень тусклому свету в темноте башни.
В окне появляется лазурная женщина. Её тело завёрнуто в одеяло.
— Пара новичков, — говорит ей Ровак. — Ты можешь в это поверить? Два сразу!
Лазурная женщина — крошечные чёрные дырочки вместо глаз, смотрящие на них, как у горгульи…
— Прошло много времени с тех пор, как приходили новые, — говорит ей Ровак. — Мне стало там даже одиноко. Ты можешь поверить, что их двое?
Ровак делает паузу в ожидании ответа, но женщина молчит. Её зловещий взгляд дёргает нерв вдоль позвоночника Дерева, как угорь под его кожей. Ровак трясётся. Он почему-то нервничает. Он не смотрит лазурной женщине в лицо.
— Интересно, почему больше никто не приходит? — продолжает Ровак. — Это было так давно. Я думаю, что люди теперь не могут найти дверь в затылке.
Ещё одна пауза. Он ждёт, пока она заговорит.
Проходит несколько мгновений, Дерево втирает зелёную грязь в ногти, затем:
— Сколько раз я должна говорить тебе? — её голос хрипит и пузырится.
Ровак вздрагивает.
— Не приводи мне розовых, — говорит она.
Ровак смотрит на Лосося.
— Он не розовый. Он скорее красный, чем розовый. Он лососевого цвета.
— Он достаточно розовый, — говорит женщина.
— Что не так с розовым? — спрашивает Лосось, вытягивая перед ними шею, как улитка.
— Никто не любит людей с розовой кожей, — говорит ему Ровак.
— Что? — Лосось чуть не плачет. — Ты судишь меня по цвету моей кожи?
— На Небесах есть расизм? — спрашивает Дерево.
— Здесь о каждом судят по цвету кожи, — говорит Ровак. — Цвет вашей кожи — это цвет вашей души. Некоторые типы душ менее популярны, чем другие. Розовые души — наименее популярные из всех.
— Розовый означает раздражающий и надоедливый, — скрипит женщина.
— Ты почти наполовину розовый, — говорит Ровак Лососю. — Я не думал, что они заставят тебя уйти в подполье из-за того, что ты только наполовину розовый.
Лосось кричит:
— Что значит уйти в подполье?
Ровак избегает взгляда Лосося, хмурится. Он смотрит в окно башни, но женщины там уже нет.
— Все, о ком хотят забыть, уходят в подполье, — говорит Ровак.
— Но я не раздражаю! — говорит Лосось.
— Я недостаточно тебя знаю, чтобы судить, — говорит Ровак. — Но твоя душа розоватая, а все розовые души принадлежат раздражающим людям.
Лосось трёт кожу, словно пытаясь стереть розовый цвет.
Дерево говорит:
— Но то, что раздражает одного человека, может нравиться другим. Это всё равно, что сказать, что синяя кожа олицетворяет красоту, а красная кожа представляет хорошее чувство стиля. Всё зависит от мнения.
— Это не просто вопрос мнения, — говорит Ровак.
* * *
Женщина приходит в обнажённом виде. Как и у других, у неё нет половых органов. У неё есть груди, но к ним не прикреплены соски. Она выше всех мужчин, почти вдвое выше их. И у неё два комплекта рук. Затылок у неё как у трицератопса. И отметины на её коже хаотичны, словно яростная абстрактная картина. Не симметричный узор, как у мужчин.
Она открывает ворота и впивается глазами-крючками в Дерево.
— Жёлтый? — спрашивает она.
— Да, — кивает Ровак. — Разве это не прекрасно?
— Что означает жёлтый цвет? — спрашивает Дерево.
Шея женщины машинально двигается к Роваку.
— Почему ты никогда ничего им не говоришь?
Ровак приседает.
— Тайна веселее.
— Все вопросы, на которые ты не можешь ответить, просто переходят ко мне, — говорит она. — Делают мою работу намного сложнее.
