Сенобит Феликссону. — Опусти лицо к полу и слижи его.
Поскольку Феликссон слишком рьяно принялся выполнять свою задачу, Полташ, который, очевидно, потерял всякую уверенность в своем предложении, предпринял отчаянный рывок к двери. Он был в двух шагах от порога, когда Сенобит бросил взгляд в проход через который он пришел. Что-то блестящее и змеевидное выскользнуло из-за стены, проникло в помещение и поймало Полташа за затылок. Спустя удар сердца последовали еще три после первой, цепи, все они заканчивались тем, что выглядело как крюки — достаточно большие, чтобы ловить акул — они обернулись вокруг шеи, груди и талии Полташа.
Полташ вопил от боли. Жрец Ада слушал звук, издаваемый человеком, с вниманием ценителя.
— Визгливо и скромно. Я ожидал лучшего от того, кто прожил так долго.
Цепи рванулись в трех разных направлениях, в мгновение ока разрывая Полташа на равные части. Ещё мгновение волшебник стоял и смотрел ошеломленно, а затем его голова оторвалась от шеи и ударилась о пол склепа со звуком тошнотворного чмоканья. Спустя секунды его тело последовало за ней, вываливая на землю курящиеся кишечник и желудок вместе с их полупереваренным содержимым. Демон поднял нос и вдохнул аромат.
— Лучше.
Затем, по мановению Сенобита, цепи, положившие конец жизни Полташа, проскользнули по полу, подползли к двери и обернулись вокруг ручки. Самозатянувшись, они закрыли дверь и подняли свои крючковатые головы, словно трехголовая кобра готовая нанести удар, пресекая любые дальнейшие попытки бегства.
— Некоторыми вещами лучше заниматься наедине, не так ли, Джозеф? Ты помнишь, как это было у нас? Ты предложил стать моим личным ассасином. А потом ты испрожнился.
— Неужели ты не утомился от всего этого? Раговски ответил. — Сколько страданий ты можешь причинять, пока они не смогут обеспечить тебя чем бы то ни было тоскливым и больным, востребованным тобой?
— Каждому своё. Прошло время, когда ты не прикасался к девушке старше тринадцати.
— Может, уже просто закончишь начатое? — спросил Раговски.
— Скоро. Ты последний. После тебя игр больше не будет. Только война.
— Война? — произнес Раговски. — Не с кем будет сражаться.
— Вижу, смерть не наделила тебя мудростью, Джозеф. Ты правда думал, что все это из-за твоего жалкого тайного общества?
— Тогда почему? — спросил Хеядат. — Если мне суждено умереть, я хочу знать причину!
Демон обернулся. Хеядат посмотрел в блестящую тьму его глаз, и как бы в ответ на вопрос Хейадата Синобит извергнул слово в сторону разверстой стены. Стая из двадцати крюков, сопровождаемых блестящими цепями, впилась в Хейдата повсюду — рот, горло, груди, живот, пах, ноги, ступни и руки. Сенобит пропустил пытки и допрос и перешел непосредственно к казни. Забившись в агонии, Хеядат бормотал, пока крючки неотвратимо проникали все глубже в его трехсот пятидесятифунтовое тело. Было трудно было понять, что он говорил сквозь сопли и слезы, но, похоже, он перечислял книги из своей коллекции, как будто он все еще мог бы заключить сделку со зверем.
— …Звиа-Кисзорр Диало… единственный… оставшийся… из Гаффариевого Нулллл…
Затем Сенобит призвал в игру еще семь цепей, которые явились незамедлительно, обрушившись на Хеядата со всех направлений. Крюки вонзились в трепыхающееся тело и так плотно обернули его, что плоть толстяка просачивалась между ржавыми звеньями.
Лили забралась в угол и закрыла лицо руками. Прочие, даже Коттлав, которая, казалось, находилась на восьмом месяце беременности, и Феликссон, усердно трудившийся над ней сзади, смотрели на Хеядата, продолжавшего лепетать и рыдать.
— …Названия Мауцефа… названия… Инфернальных Территорий…
Все двадцать семь цепей теперь закрепились в теле человека. Сенобит пробормотал еще один приказ, и цепи продолжили затягиваться, растягивая тело Хеядата в разные стороны. Даже сейчас, с плотью и костями под невыносимым давлением, он продолжал перечислять свои сокровища.
— …о Боже… Симфония Лампа, Симфония смерти… Ромео Рефра… Ромео Рефра…
— Жёлтая ночь, — подсказал Раговски. Он смотрел на мучения Хеядата с бесстрастием, на которое, возможно, способен только мертвец.
— …да… и… — начал говорить Хеядат.
Однако на этом список прервался, так как Хеядат, только теперь осознав происходящее с ним, издал поток умоляющих криков, всё усиливающихся, пока его тело поддавалось противопоставленным командам крюков. Его тело больше не могло выдерживать требований, предъявляемых к нему. Его кожа начала рваться, и он начал дико бить, его последние связные слова, его мольбы, обогнанные шероховатыми завываниями агонии, которые он теперь развязал.
Его живот поддался первым. Там крюк вошел глубоко. Он вырвал клин ярко-желтого жира толщиной в десять дюймов и часть мышц под ним. Далее поддались его груди: кожа и жир, сопровождаемые кровью.
Даже Лили теперь смотрела сквозь пальцы по мере усугубления зрелища. Крюк в левой ноге Хеядата, который вошёл под берцовую кость, сломал её с хрустом, достаточно громким, чтобы перекрыть крики Хеядата. Его уши оторвались с прикрепленными к ним клочками скальпа; его обе лопатки были сломаны в момент высвобождения крюков.
Но, несмотря на хрепыхание, крики и лужу черной крови под его телом, отражающую свет, теперь настолько большую, что она плескалась у подола одеяний Сенобита, демон не был удовлетворен. Он выдал новые инструкции, используя один из древнейших магических трюков: Teufelssprache [5].
Он прошептал указания и три новых крюка, гораздо больше предшествующих, — их внешние края острые словно скальпели — набросились на участки груди и живота обнаженного жира и плоти Хеядата и прорезали себе путь в его внутренности.
Эффект от одного из трёх последовал незамедлительно: он пронзил левое легкое. Его крики прекратились, и он начал хватать воздух ртом, его трепыхание переросло в отчаянные конвульсии.
— Прикончи его, во имя милосердия, — сказал Раговски.
Сенобит повернулся спиной к своей жертве и взглянул на Раговски. Под холодным, безжизненным взглядом демона даже окоченевшая реанимированная плоть Раговски покрылась мурашками.
— Хеядат был последним, кто отдавал мне приказы. Тебе лучше не идти по его стопам.
Почему-то, даже испытав на себе руку самой смерти, Раговский все еще боялся расчетливого демона, стоявшего перед ним. Глубоко вздохнув, Раговски собрал всю свою храбрость.
— Что ты пытаешься доказать? Думаешь, если убить достаточно людей самыми изощренными способами, которые только можно себе представить, и тебя назовут Безумцем или Мясником? Неважно, сколько жутких пыток ты изобретешь. Ты всегда будешь Пинхэдом.
Воздух замер. Губы Сенобита скривилсь. С быстротой молнии, он протянул руку к Раговски, схватил тощее горло мертвеца и подтянул его к себе.
Не сводя взгляда своих черных глаз с Раговски ни на мгновение, демон снял свой трепан с пояса, активировав устройство большим пальцем, и приставил его между бровями Раговски. Сверло пробило череп Раговски и вышло.
— Пинхед, — сказал Раговски невозмутимо.
