— Пошли мальчика ко мне, Руфь. Пусть подойдет.
— Нет, он плачет.
— Теперь она более опасна, когда впала в маразм. Ты понимаешь, о чем я.
— Мы врали нашим детям о Бабуле.
У Джорджа пересохло во рту. Он набрал себе воды в стакан и отхлебнул немного… Господи, ну для чего память стала вдруг выдавать эти вещи? Эти мысли. Эти воспоминания. Зачем они? Джорджу показалось, что перед ним лежат в беспорядке разбросанные куски мозаики, которые никак не хотят сложиться в единую картину. А может, это и хорошо, что они не складываются? Может, картина бы вышла слишком пугающая? Может…
Из комнаты, где спала Бабуля, донесся странный хриплый клекот. Сдавленный звук, но довольно громкий. Джордж хотел бежать туда, но ноги его словно приросли к линолеуму. Сердце выпрыгивало из груди, глаза расширились. Он не мог и шевельнуться от страха: НИКОГДА, никогда раньше Бабуля не издавала подобных звуков. Да, она была довольно шумной во время «заскоков», и голос у нее был пронзительный и громкий, но ТАКИХ звуков Джордж не слышал. Они повторялись, затихая, переходя в еле слышный шум и — замолкли. Джордж, наконец, обнаружил в себе силы пойти в ее комнату и медленно двинулся туда на все еще непослушных ногах. Глотка его пересохла так, что сглотнуть он вовсе не мог. По лицу стекал липкий пот.
Первое, что он подумал, заглянув осторожно в комнату: Бабуля спит. Мало ли, какой звук она может издать во сне. Может, она все время так шумела, пока они с Бадди были в школе. Ведь он впервые остался один с ней. Это была первая обнадеживающая мысль. А потом он увидел, что морщинистая желтоватая рука, лежавшая поверх покрывала, безвольно свисает вниз. И желтые длинные ногти касаются пола. Беззубый рот открыт, подбородок отвалился — как червоточина в сморщенном яблоке, обнажающая гнилое нутро. Джордж медленно и осторожно сделал пару шагов. Он стоял совсем рядом с Бабулей и внимательно всматривался в ее лицо.
«Ты щенок, — говорил внутри его насмешливый голос Бадди. — Твой мозг играет с тобой скверные штучки. Бабуля спокойно дышит, присмотрись-ка!»
Джордж присмотрелся. Ни малейшего движения.
— Бабуля? — попытался сказать он, но голос не слушался, он издал лишь хриплый шепот, и, сам испугавшись этого звука, отпрянул от постели, прикрыв рот рукой.
— Бабуля! — теперь вышло громче. — Не хотите ли чаю? Бабуля?
Нет ответа. Глаза закрыты. Челюсть отвалилась. Рука висит.
За окном заходящее солнце окрашивало золотым и алым листву деревьев. Он видел ее во всех деталях, видел не здесь, не теперь, а сидящую в белом кресле.
Выражение лица тупое и торжествующее одновременно. Руки протянуты к нему. Джордж вспомнил один из ее «заскоков», когда Бабуля начала кричать: «Гиаши! Гиаши! Гастур-дегрион-йос-сов-ов!» И мама начала подталкивать их к двери, прикрикнув: «Побыстрей пошевеливайся» на Бадди, когда тот замешкался в прихожей в поисках своих перчаток. И Бадди даже остановился на секунду, совершенно ошеломленный, потому что мама никогда раньше не кричала на них. Дети вышли за порог и стояли во дворе, недоумевающие, испуганные. А потом мама позвала их к ужину как нив чем ни бывало. Джордж никогда не вспоминал раньше этот эпизод. Почему-то теперь, глядя на Бабулю, так странно лежащую на своей кровати, с отвалившейся челюстью, он припоминал в мельчайших подробностях тот ужасающий день. Наутро они узнали, что миссис Хэрхэм, жившая неподалеку и иногда посещавшая Бабулю, умерла в своей постели в тот вечер без особых, как сказал доктор, на то причин. Бабушкины «заскоки». «Заскоки».
Эти странные слова, лишенные всякого смысла, незнакомые, напоминающие заклинания. Но ведь заклинания произносят ведьмы. Ведьмы способны и на большее. Разбросанные кусочки мозаики стали складываться в целостную картину. «Магия», — подумал Джордж, и эта мысль пронзила его как молния.
Картина была ясна. Те самые таинственные книги, о которых мама говорила с тетей Фло, слова на неведомом языке, которые выкрикивала Бабуля, ее мертворожденные дети и изгнание из церкви, как и из города — все это складывалось в мозгу Джорджа, как по волшебству, воедино. Выходил неплохой портрет его Бабули, жирной, морщинистой, напоминавшей жабу, обтянутую желтой кожей. Беззубый рот скривился в отвратительной усмешке, взгляд слепых глаз одновременно отсутствующий и пронизывающий, на голове конический черный колпак, увенчанный звездами, расписанный таинственными иероглифами. В ногах черные кошки с глазами желтыми, как янтарь. Он чувствовал запах тления и серы. Видел свет загадочных черных звезд. Слышал пронзительный голос, произносящий странные слова из странных книг, и каждое слово подобно камню. И каждый параграф подобен ночному кошмару, и каждое предложение как пылающий костер.
Джордж смотрел на все это глазами ребенка, но они были открыты для постижения бездонности этой тьмы. Бабуля была ведьмой.
И теперь она умерла. И этот странный звук, который напугал его, звук, напоминающий клекот, был ее предсмертным хрипом.
— Бабуля? — прошептал Джордж, и в голове его пронеслось: «Динь-дон, злая ведьма умерла». Ответа не последовало. Он опасливо поднес ладонь ко рту старухи. Дыхание не чувствовалось. Она лежала неподвижно, и страх снова охватил Джорджа. Неужели… Он вспомнил, как дядя Фрэд учил его слюнявить палец, чтобы определить направление ветра. Он проделал эту операцию — но ни малейшего дуновения, ни слабого вздоха изо рта Бабули не было. Ничего не было. Мальчик ринулся было к телефону звонить доктору Арлиндеру, но остановился. А если на самом деле Бабуля жива, и он окажется в идиотской ситуации из-за своего преждевременного испуга? Нет уж, надо все проверить самому. «Пощупай ее пульс».
Он остановился в дверях и обернулся. Рукав ночной сорочки на свисающей мертвой руке был чуть отвернут, обнажая запястье. Нет, идея не слишком хороша. Однажды после визита к Доктору Джордж решил пощупать себе пульс. Медсестра делала это легко и быстро, но сам он, как ни бился, не смог повторить ее действий. Неумелые пальцы говорили ему, что и сам-то он мертв. Так что лучше не браться за то, о чем не имеешь представления. И потом… ведь придется прикоснуться к Бабуле. От этой мысли Джорджу становилось не по себе. Даже если она мертва… ОСОБЕННО, если она мертва. Джордж стоял в нерешительности на пороге, переводя взгляд с тяжелого неподвижного тела на висящий в кухне телефон. Может, лучше не тратить времени, а позвонить? Или… «Зеркало!»
Ну конечно же, когда дышишь на зеркало, оно запотевает. И в кино доктор подносил его ко рту человека, потерявшего сознание, чтобы проверить, жив ли он. Великолепная мысль! Джордж побежал в ванную и принес зеркало. Он поднес его к самому беззубому рту, почти касаясь губ, и стал считать про себя. Он досчитал до шестидесяти, убрал зеркало и стал внимательно рассматривать его поверхность. Никаких изменений. Ни малейших. Бабуля мертва.
