– Вы думаете, у него тоже пробелы в воспоминаниях о лете… какого года?
– Шестидесятого.
– Полагаете, у него такие же провалы памяти?
– Нет… Не знаю… Вряд ли. Он просто не любит об этом говорить.
– Понятно. Вернемся к вашему сну. Какие чувства вы испытываете, когда проигрываете в этом… своего рода состязании в перетягивании каната и младший брат исчезает?
– Испуг. Злость. И еще…
– Продолжайте.
– Нечто похожее на облегчение. Оттого что руки утащили Лоренса, а не меня. Доктор Холл, что означает вся эта чертовщина?
– Мы уже говорили о том, что сны не обязательно должны иметь какое-то значение, Дейл. Но, разумеется, приходят они не без причины. Ваш, полагаю, вызван внутренней тревогой. Вы ощущаете беспокойство в связи с предстоящими вам месяцами?
– Разумеется, ощущаю. Но при чем тут этот сон?
– Как, по-вашему, почему беспокойство проявляется через этот сон?
– Понятия не имею. А может он быть чем-то вроде подавленного воспоминания?
– Вам кажется, что вы действительно помните белые руки, утаскивающие младшего брата под кровать?
– Ну… что-то в этом роде.
– Мы говорили с вами о подавленных воспоминаниях. Вопреки тому, что обычно рассказывают в фильмах и телевизионных передачах, в реальной жизни они имеют место крайне редко. К тому же подавленное воспоминание непременно связано с реально произошедшим событием, например с физическим или сексуальным насилием, а не с фантастическим кошмаром. В чем дело, Дейл? По лицу вижу, что вы взволнованы.
– Дело в том, что прошлой ночью меня разбудил не повторяющийся кошмар.
– А что же?
– Звук. Скребущий звук. Под кроватью. Мое время уже вышло?
– Почти. У меня еще один, последний вопрос.
– Валяйте, – отозвался Дейл.
– Почему непременно нужно ехать в Иллинойс, в дом друга детства, чтобы писать книгу? Зачем покидать привычную обстановку, оставлять все, что вы имеете в жизни, и возвращаться в пустой дом, в штат, где вы не живете вот уже сорок лет?
Прежде чем ответить, Дейл молчал целую минуту.
– Я должен вернуться, – наконец сказал он. – Там меня что-то ждет.
– Что, Дейл?
– Понятия не имею.
В детстве, чтобы добраться до фермы Дуэйна Мак-брайда, Дейл полторы мили крутил педали велосипеда на запад по гравию Джубили-Колледж-роуд, поворачивал на север, на Шестое окружное шоссе, потом съезжал на совсем узкий проселок, оставляя слева бар «Под черным деревом», поднимался и спускался по склонам двух крутых холмов, проскакивал мимо Страстного кладбища, где хоронили католиков Элм-Хейвена, а затем ехал еще полмили по прямой ровной дороге до самой фермы.
Джубили-Колледж-роуд заасфальтировали и расширили. Бар «Под черным деревом» исчез. Насколько Дейл сумел разглядеть в темноте, здание снесли, а под деревьями, где когда-то с ветвей свисали желтые лампочки, притулился дешевый фургончик. Шестое окружное тоже покрыли асфальтом и расширили. Когда Дейл жил в Элм-Хейвене, эти два холма были смертельными ловушками: на дороге не могли разъехаться даже две легковые машины, гравий оползал, из-за нависающих деревьев здесь было темно и в яркий солнечный день, обочины отсутствовали и сорняки росли у самого края проезжей части. Было здорово как следует раскрутить педали, потом убрать с них ноги и лететь по инерции вниз по склону, пытаясь удержаться в накатанной сухой колее. Взрослые тоже порой затевали здесь подобные игры: разгоняли свои легковушки и грузовички, неслись вниз в туче пыли и гравия, чтобы затем с ревом мотора подняться на следующий холм. Оставалось лишь надеяться, что кто-нибудь решивший поразвлечься точно так же не вылетит навстречу. Чаще всего лихачами становились подвыпившие фермеры, возвращавшиеся домой из бара «Под черным деревом». Дядя Генри и тетя Лина, чей аккуратный фермерский домик стоял как раз за этими холмами, частенько шутили, что Страстное кладбище предусмотрительно расположили именно здесь, на вершине, чтобы не тратить зря силы и не тащить жертв аварий обратно в город.
Сейчас на покрытой асфальтом дороге запросто могли разъехаться две машины, деревья по обеим сторонам вырубили, высокую траву скосили.
Дейл направил «лендкрузер» на травянистую площадку перед кладбищем, заглушил мотор, оставив фары включенными, и вышел в ночь.
Ветер усилился, и казалось, что тучи несутся всего лишь в ярде над головой. Звезд не было видно. В свете фар черные железные ворота кладбища и высокая металлическая ограда выглядели так же, как и прежде, вот только на острых, как пики, прутьях откуда-то появились не то черные крылья летучих мышей, не то странные ведьминские балахоны: длинные лохмотья, сделанные из черной гофрированной бумаги, трепетали на ветру. Это не было наваждением. Дейл слышал, как по всей длине ограды и по всему периметру аркообразных ворот бешено хлопают на ветру обрывки разной длины, видел, как неистово рвутся они к востоку.
«Кукурузные обвертки, – догадался Дейл. – Это листовое обрамление кукурузных початков мы обычно называли каркасиками». Он наблюдал такое постурожайное явление в детстве и часто вспоминал это зрелище в ветреные дни в Монтане, когда на заборах вдоль шоссе повисали перекати-поле. Когда Дейл был мальчишкой, к востоку от кладбища, за Шестым окружным шоссе, находилась ферма старого Джонсона. Судя по всему, ее нынешний владелец тоже выращивал кукурузу. После каждой жатвы ветер приносил с полей и развешивал на черной ограде сотни сухих листовых обверток.
«Убраны комбайном с початкоочистителем – такой же машиной, как и та, что убила Дуэйна. Неужели клочья разодранной одежды Дуэйна и куски его плоти так же неслись по ветру в ночи и застревали в проволочном переплетении чьей-нибудь ограды у дороги?»
Дейл покачал головой. Он слишком устал.
Никто из родственников Дейла не покоился на Страстном кладбище: его предки не были католиками, но он знал, что там похоронены родственники О’Рурков и многих других его друзей из Элм-Хейвена. «Наверное, здесь уже лежит и кое-кто из моих ровесников, – подумал Дейл. – Надо зайти как-нибудь днем, посмотреть». Да, у него теперь будет полно свободного времени. Он уселся обратно в «лендкрузер», завел мотор и покатил вниз по склону второго холма. Летящие по ветру призраки шуршали позади.
До фермы Дуэйна оставалась еще миля. Дейл миновал ферму тети Лины и дяди Генри – дом стоял темный. Интересно, кто живет там теперь? Дядя Генри умер в 1970-м. Что до тети Лины, то она, по дошедшим до Дейла сведениям, теперь живет в Пеории. У нее болезнь Альцгеймера, и вот уже лет двадцать старушка ни с кем не общается. Если это правда, получается, что тетя Лина захватила целых три века. Дейл покачал головой. Каково это – пережить спутника жизни более чем на тридцать лет? Дейл ощутил, как внутри что-то сжалось: он тоже остался без спутницы жизни и до сих пор не может к этому привыкнуть.
