Интересно, что многочисленные зигзаги истории страны практически не изменили города. Каким он был в конце девятнадцатого века, таким, в общем-то, и остался. Появилось, конечно, несколько современных домов и даже вырос один девятиэтажный, называемый в народе «небоскребом», но старинные постройки в городе преобладали. Да и городское начальство предпочитало селиться в уютных особнячках, принадлежавших некогда купечеству.
Конечно, все пообветшало, без хозяйской руки подгнило и стерлось, но и сейчас резной деревянный наличник, причудливая кладка или хобот старинной водосточной трубы поражали свежий глаз. Город был живой кинодекорацией.
Казалось, нет здесь никаких тайн, все про всех известно, но было в городе одно учреждение, постоянно вызывающее пересуды жителей. Разговоры о нем были излюбленной темой горожан. Называлось это учреждение «Тихорецкая психиатрическая лечебница».
Ну что тут особенного? Почти в каждом городе есть подобное заведение, называющееся в просторечии психушкой или дурдомом. Однако тихореченская лечебница не была простым дурдомом.
Когда-то здесь был монастырь, основанный все тем же Дядьковым. Правда, не тем, который спрятал клад, а его дедом. Монастырь был небольшой, но богатый. Шли сюда паломники из ближайших сел, шли горожане, не было тут чудотворных икон, но монастырь славился своими целителями.
Молитвы исцеляли или просто знание народной медицины, но монахи преуспели. Богатые вклады, далеко идущая слава – все это приумножало известность не только монастыря, но и города. Перед самой революцией побывал здесь знаменитый Бадмаев; хотя был он буддистом, но принят был настоятелем не просто как равный, а как первый среди них.
Монастырь процветал, богател, но помешал все тот же 1917 год. Монахов частью расстреляли, частью прогнали, обвинив в контрреволюции. Монастырь долгое время стоял пустым, ветшая и разрушаясь. Однако в середине двадцатых годов тут решено было организовать детскую колонию для беспризорных.
Своего Макаренко здесь не нашлось, заведующий и персонал прославились только воровством и диким обращением с воспитанниками. Среди наказаний было такое: воспитанники должны были сообща мочиться на провинившегося. Естественно, подобный способ перевоспитания не находил благодарного отклика в сердцах вчерашних беспризорников.
Посему в один прекрасный день директора зарезали, а колонию сожгли.
После этого закопченные стены на время обезлюдели. Но ненадолго. Вскорости здесь была организована тюрьма.
«Церкви и тюрьмы сровняем с землей мы», – пелось в революционной песне. Здесь то и другое было совмещено. В бывшем монастыре были крепкие стены, глубокие подвалы, и скоро по городу поползли слухи, что за этими стенами пребывают весьма известные личности. Шепотом называли фамилии.
Тюрьма довлела над городом. Попасть сюда работать считалось очень престижным. Хороший паек, в годы войны бронь, да и вообще привилегированное положение надзирателей и охранников делали службу в тюрьме желанной, но почти недоступной. Редкий горожанин (да и то благодаря протекции) мог получить тут место.
Однако в 56-м году тюрьму закрыли, и опять бывший монастырь остался без хозяина.
Но, как говорится, свято место пусто не бывает. И в начале шестидесятых годов здесь была организована вышеупомянутая лечебница.
Жители Тихореченска первое время недоумевали, для какой цели в маленьком городке учредили столь экстравагантное лечебное заведение. На кого рассчитано? Население здесь не страдало психическими расстройствами. Единственный городской дурачок Ионька был любим и почитаем именно потому, что считался уникумом. Маломерок, почти карлик, неопределенного возраста, совершенно лысый, но с густой, черной бородой и невероятно кривыми ногами, развлекался обычно тем, что подкрадывался сзади к какой-нибудь ядреной девке или молодухе и с воплем: «Я на тебе женюсь!» – пытался задрать ей юбку. Но так как, выслеживая очередную жертву, он страшно сопел, то бабоньки обычно успевали принять превентивные меры: одной рукой крепко держали юбку, а другой несильно били Ионьку по лысине.
– Ой-ой, невеста дерется! – кричал дурачок и с плачем убегал.
Подобным нападениям подверглась добрая половина взрослого женского населения. На него никто не обижался – ни жертвы, ни их мужья и кавалеры. Наоборот, для дамы или девицы считалось даже лестным подобное обхождение.
Про некрасивую женщину, случалось, говорили: «На нее даже Ионька не смотрит».
Однажды, правда, получился конфуз. Секретаря горкома партии Аркадия Борисовича Караваева только-только перевели в Тихореченск. До этого назначения он был директором крупного совхоза. Вместе с ним в город прибыла его жена – дородная вальяжная дама с замысловатой прической на голове. Прическа эта особенно поражала горожан. Она отдаленно напоминала потрясающие композиции в стиле рококо у кокетливых красавиц восемнадцатого века.
К Капитолине Александровне сразу же приклеилась кличка Первая Леди Ямайки. Кто придумал жене первого это нелепое, хотя и экзотическое прозвище, так и осталось неизвестным. Скорее всего какая-нибудь языкастая студентка ветеринарного техникума, но прилипла кличка накрепко.
Прошло несколько дней. К Первой Леди Ямайки стали уже привыкать, и тут она попалась на глаза Ионьке.
Дело было в июле, стояла страшная жара, на улицах было пустынно, и только у центрального универмага, который располагался в бывших торговых рядах братьев Кукушкиных, толпился народ. Универмаг был закрыт на обед, и публика ждала открытия.
Капитолина совершала обход торгового дома, когда он был пуст, чтобы никто не мешал выбрать нужный товар. Царственная дама вышла через служебный вход, сопровождаемая семенящей за ней директрисой универмага. Поискала глазами горкомовскую «Волгу», но машина стояла на противоположной стороне площади, шофер отогнал ее в тень. Пришлось «идти в народ». Недовольно поджав губы, Первая Леди Ямайки шествовала сквозь расступившуюся толпу.
В этот момент ее и узрел Ионька.
Сначала он замер, как кот, увидевший беспечно чирикающую птичку. Видно было, что он потрясен. И не столько прической и цветастым платьем Капитолины, сколько ее задом. Эта часть тела вызывала восхищение не только у малахольного Ионьки. Но дурачка она, по-видимому, ошеломила. Он доверчиво раскрыл мутные глаза и крадучись двинулся за дамой, не спуская взгляда с ее зада. При этом облизывался, а изо рта у него бежала струйка слюны.
Народ замер, предчувствуя недоброе. Все прекрасно знали, что последует дальше.
Дама походкой Клеопатры шла через площадь. Ионька подкрался вплотную, нагнулся и резким движением задрал подол платья Первой Леди.
