Что касается материала для наших опытов, то в Болтоне нам везло гораздо больше, чем в Аркхеме. Не прошло и недели, как в наших руках оказалась жертва несчастного случая, которую мы выкопали ночью, после похорон, и, впрыснув раствор, заставили открыть глаза. Выражение лица у подопытного было на редкость осмысленным, но вскоре действие препарата закончилось. У трупа не хватало руки, будь он цел и невредим, возможно, результаты оказались бы лучше. Затем, до января мы раздобыли еще троих. С первым нас постигла полная неудача, у второго отчетливо наблюдалась мышечная деятельность, третий выкинул жуткую штуку: он приподнялся и издал гортанный звук. Затем удача нам изменила— число погребений сократилось, а те, кого все же хоронили, умирали от тяжких болезней или серьезных увечий. Мы пристально следили за всеми смертями, всякий раз выясняя их причину.
Как-то мартовской ночью к нам в руки попал труп не с кладбища для бедняков. В Болтоне, где царил пуританский дух, бокс находился под запретом, и как обычно бывает в подобных случаях, среди фабричных рабочих стали проводиться тайные, плохо подготовленные бои, в которых изредка принимали участие второразрядные профессионалы. В конце зимы как раз и состоялся подобный матч, исход которого оказался весьма плачевным — к нам среди ночи явились два перепуганных насмерть поляка и сбивчиво стали просить нас тайно осмотреть пострадавшего, который находился в крайне тяжелом положении. Последовав за ними, мы очутились в заброшенном амбаре, где поредевшая толпа притихших иностранцев глядела на недвижное черное тело, распростертое на полу.
Бой проводился между Кидом О'Брайеном — неуклюжим, дрожавшим от страха молодцом со странным для ирландца крючковатым носом — и Баком Робинсоном по кличке «Гарлемская Сажа». Негр пребывал в нокауте, и, как показал торопливый осмотр, уже не имел шансов из него выйти. Это был безобразный, похожий на гориллу детина, с ненормально длинными руками, которые так и подмывало назвать передними лапами, и лицом, вызывающим в памяти неизъяснимые тайны Конго и дробь тамтама под луной. Должно быть, при жизни его тело казалось еще более отвратительным — в мире существует множество уродливых вещей. Жалкая толпа вокруг оцепенела от страха, никто из присутствующих не знал, какое наказание им грозит по закону, если это дело обнаружится. Поэтому они испытали огромное облегчение, когда Уэст, несмотря на невольно охватившую меня дрожь, предложил потихоньку избавиться от трупа — я слишком хорошо понимал, с какой целью.
Над оголившимися от снега ландшафтом ярко светила луна, но мы, одев мертвеца и подхватив его с обеих сторон под руки, поволокли по безлюдным улицам, как некогда кошмарной ночью в Аркхеме. Мы подошли к дому сзади, со стороны пустыря, открыли дверь, спустили труп по лестнице в подвал и подготовили его для обычных опытов. Хотя мы рассчитали время так, чтобы не столкнуться с патрулем, нас мучил нелепый страх перед полицией. Наши усилия кончились ничем. Несмотря на устрашающий вид, мертвец не реагировал ни на какие растворы, которые мы вводили в его черную руку, впрочем, растворы эти были приготовлены для белых. Поэтому с приближением рассвета мы, опасаясь разоблачения, поступили с ним точно так же, как и с другими трупами — оттащили через поле в лес у кладбища и бросили в могилу, наспех вырытую в мерзлой земле. Могила была не слишком глубокой, однако ничем не хуже той, которую мы соорудили для его предшественника — того, что уселся на столе и завопил. При свете потайных фонарей мы тщательно засыпали могилу листьями и сухими ветвями в полной уверенности, что в темном густом лесу полиции ее не найти.
На следующий день я со страхом ждал обыска, так как от пациентов мы узнали, что по городу поползли слухи о подпольном матче, закончившемся смертью одного из боксеров. У Уэста появился дополнительный источник беспокойства: один из его врачебных визитов закончился весьма прискорбно. Днем его вызвали к итальянке, впадшей в истерику из-за того, что ее сын, пятилетний мальчуган, ушел из дома рано утром и не вернулся к обеду. При этом у нее развились симптомы, весьма опасные при больном сердце. С ее стороны было глупо так убиваться, ведь мальчик и раньше исчезал из дома, но итальянские крестьяне очень суеверны, и напугали женщину не факты, а дурные предчувствия. Вечером, около семи часов, она скончалась, а обезумевший от горя муж устроил дикую сцену, пытаясь прикончить Уэста за то, что тот не сумел спасти его жену. Итальянец выхватил стилет, но друзья удержали его за руки, и Уэст покинул дом под дикие вопли, обвинения и угрозы. Этот субъект, как назло, совсем позабыл о ребенке, который не вернулся домой и ночью. Кто-то из друзей семьи предложил отправиться на поиски в лес, однако все были заняты умершей итальянкой и ее вопящим мужем. Уэсту пришлось испытать огромное нервное напряжение. Его неотступно терзали мысли о полиции и безумном итальянце.
Мы отправились спать около одиннадцати, но мне не удалось уснуть. В Болтоне была на удивление хорошая для маленького городка полиция, и я мрачно размышлял о том, какая каша заварится, если правда о вчерашнем происшествии выйдет наружу. Это означало бы конец всем нашим исследованиям вкупе с перспективой оказаться за решеткой. Ходившие по городу слухи о боксерском поединке меня не радовали. После того, как часы пробили три, луна стала светить мне прямо в глаза, но я повернулся на другой бок, поленившись встать и опустить штору. Затем послышалась какая-то возня у задней двери. Я продолжал лежать в каком-то оцепенении, пока не раздался тихий стук в дверь. Уэст был в халате и шлепанцах, в руках он держал револьвер и электрический фонарик. Увидев револьвер, я понял, что он думает не столько о полиции, сколько о безумном итальянце.
— Нам лучше пойти вдвоем, — прошептал он. — Нужно посмотреть, кто там. Быть может, просто пациент — иногда эти болваны ломятся в заднюю дверь. Мы на цыпочках спустились по лестнице, обуреваемые страхом, который отчасти имел под собой основание, а отчасти был навеян таинственностью глубокой ночи. Кто-то попрежнему, даже громче, скребся в дверь. Я осторожно отодвинул засов и распахнул ее. Как только луна осветила стоявшую на крыльце фигуру, Уэст сделал странную вещь. Забыв о том, что звуки выстрелов могут привлечь внимание соседей и навести на след грозную полицию — к счастью, наш дом стоял на отшибе и этого не произошло, — мой друг внезапно разрядил в ночного гостя весь барабан револьвера.
Наш визитер оказался не итальянцем и не полицейским. На фоне сияющей луны чернел уродливый гигантский силуэт, который может привидеться только в кошмарном сне: иссиня-черный призрак с остекленевшими глазами, перепачканный кровью, с присохшими к телу листьями и комьями земли. В поблескивающих зубах он держал нечто белое, продолговатое, с крохотными пальчиками на конце.
