— Витка! Чего ты там копаешься?!
Вита снизу крикнула, что еще не нашла, за что зацепился крючок, и Юй, услышав ее голос, сказала:
— А тебя мать ищет.
Вита ничего не ответила, зато Венька вдруг буркнул:
— Пусть ищет!
Юй беззаботно пожала плечами и заговорила о другом, и вскоре все мы горячо обсуждали наболевший вопрос — когда мы, наконец, поплывем на остров Стрежевой.
Уже давным-давно мы собирались совершить это безумство — переплыть Волгу, и это была, пожалуй, единственная наша затея, в которой Юй участвовать не могла, да, в принципе, и мне это было не по силам. Я уже говорил, что был маленьким и хилым — оттого-то мне больше других хотелось доплыть до заветного острова, чтобы подняться и в собственных глазах, и в глазах Юй. Другими двигали, в основном, те же побуждения. Но до сих пор мы все никак не могли решиться. А сегодня уже балансировали на грани — вот-вот, еще толчок, и мы все же поплывем.
Переплывать Волгу без помощи лодки, рассчитывая только на собственные руки и ноги было действительно чистейшей воды безумием. В том месте, где расположился Волжанск, глубина реки около сорока метров, а ширина — примерно километра полтора. Большой песчаный остров-пляж напротив нашей набережной сокращал это расстояние до шестисот метров, а летом, когда вода отступала, шестьсот метров превращались в двести. Вы можете сказать, что двести — это немного. Нет. Это очень много. И прибавьте к этому течение со скоростью 3–4 километра в час. Нужно отчаянно плыть не только для того, чтобы продвигаться вперед, но и хотя бы для того, чтобы просто остаться на месте, иначе тебя быстро снесет вниз. Ну и, конечно, прибавьте сюда транспорт. Волга — одна из самых оживленных рек — на вершину дельты и с нее постоянно ходят самоходки, буксиры волокут за собой баржи с арбузами, фруктами, лесом и щебнем, понтоны с вязанками камыша, носятся «ракеты» и «метеоры» — и это не считая разных баркасов и катерков. Увидеть с судна на воде плывущего можно отнюдь не всегда — днем вода искрится солнечными бликами, которые могут сбить с толку даже опытный глаз. А наедет на тебя «ракета» — все! Прикормка!
В конце концов мы расшумелись неимоверно, и каждый доказывал другому, почему именно он и только он сможет доплыть до острова, и к нашему спору присоединился Антоха, бросив своего отца в окружении удочек, и вскоре ловившие по соседству начали довольно громко выходить из себя, и на несколько минут среди нас воцарилась тишина.
Мы смотрели на реку, которая лениво текла мимо, неся на своей спине мусор, окурки, стайки мальков, смотрели на вожделенный песчаный остров — сейчас он выступал из теплой воды во всей красе, весной же его почти полностью затопляло. Доплыть до острова — сейчас эта цель кому угодно покажется смешной, тогда же она могла заслонить собой весь мир. И в это мгновение я почти видел, как бреду по песку — по щиколотку в теплой воде — бреду по острову, а где-то, далеко позади, бултыхаются остальные — плывут из последних сил, и даже Венька… Но тут громко загудел сейнер, и я вернулся обратно на набережную, к удочкам, к притихшим друзьям, к блестящим волосам Юй, закрученным на макушке в сложный узел и ее белозубой улыбке, и Вита все еще возилась внизу, разыскивая свой крючок. Я вздохнул, снова вспомнил, что должен принести домой хлеб, и опять собрался уходить, но тут Венька оставил свою «резинку», снял леску закидушки с одного из сторожков и принялся неторопливо вытаскивать. Конечно, на крючке, скорее всего, ничего не было, кроме остатков наживки, но я все же остался посмотреть. Довольно часто бывает так, что вроде бы поклевок не было, а вытащишь леску — на крючке большой тихоня-бычок, который висит себе смирно и даже не думает дергаться.
Я перегнулся через парапет, глядя, как вытягивается из воды мокрая леска, пытаясь разглядеть, что там, под водой. Внизу мелькнули пятки Виты — она снова нырнула, пытаясь отцепить крючок, — песчаная отмель-пляжик намного правее, а здесь глубина не меньше полутора метров. Но за Виту беспокоиться нечего — благодаря брату она плавает не хуже всех нас. Бесстрашные мальки воблы суетятся почти возле нее, стремительно мелькая в желтой воде. В это время года их в реке тучи, и для мартынов — речных чаек — раздолье. Вот и сейчас они то и дело с плеском падают в воду, словно проваливаясь в воздухе, лихо подхватывая маленькие серебристые тельца. Голоса у них пронзительные, противные. Один мартын опустился на воду отдохнуть и, сложив крылья, лениво покачивается на мелких волнах. Солнце еще не взошло полностью, сильных бликов на реке нет, и мне хорошо было видно птицу, хоть сидит она неблизко, и несколько секунд я рассеянно смотрел на нее, пытаясь высчитать, сколько воблят такой мартын может съесть за раз. И тут, хрипло вскрикнув, мартын нырнул.
Я невольно отшатнулся от парапета. Казалось бы, ничего нет необычного в том, что мартын нырнул, но птицу со вскинутой головой словно втянуло под воду, словно всосало вглубь. Я никогда не видел, чтобы мартыны ныряли таким образом.
Я долго, до боли в глазах всматривался в то место, где исчезла птица, ожидая, пока она вынырнет, но мартын так больше и не появился. И только на мгновение я увидел что-то странное, похожее на большое бревно, всплывшее на поверхность, темное и скользкое. Но почти сразу оно исчезло, и я заморгал, пытаясь понять, было ли оно вообще или солнце сыграло со мной шутку. А когда Юй толкнула меня и спросила, что случилось, я вдруг почему-то вспомнил сначала о Камалове и кудрявых пеликанах, а потом перед моими глазами всплыл тонущий в нарисованных волнах мальчик и неправдоподобно огромная сомовья пасть позади него. Я никогда не видел больших сомов — не огромных — даже просто больших. Случалось только видеть маленьких, длиной с руку взрослого мужчины, и они мне никогда не нравились — когда их пасть закрыта, кажется, что сомы скептически улыбаются, что они себе на уме и задумали какую-то пакость, о которой вам никак не догадаться, и смотреть на улыбку сома как-то тревожно. Улыбка — человеческое качество. В улыбке сома нет ничего человеческого, в ней даже нет ничего живого.
Я рассказал друзьям о пропавшем мартыне и о пеликанах, и, как и следовало ожидать, они меня высмеяли, и было особенно обидно, что громче всех смеялась Юй. И еще никогда, как в эту минуту, мне так сильно не хотелось оттаскать ее за волосы. Но я громко продолжал настаивать на своем рассказе — упрямо, хотя сам уже в это не верил, и вскоре в смехе Рафика и Антохи зазвучали нотки сомнения…
А потом внизу закричала Вита.
Не закричала — завизжала — пронзительно и отчаянно. Венька выронил леску, и все мы перегнулись через парапет. Там, где только что была Вита, вода бурлила отчаянно, словно кто-то поймал самого большого окуня. Потом над мутной поверхностью появились судорожно машущие руки Виты, а следом и ее искаженное диким ужасом лицо.
