— Конечно, мистер Хамфриз, будет сделано. Парочки косарей вполне хватит, чтобы завтра утром привести все в порядок. Я все равно пойду домой мимо сторожки, так что оставлю необходимые распоряжения. Вам нет нужды ни о чем беспокоиться самому. А еще, пожалуй, надо будет сказать, чтобы они захватили с собой палки или бечеву — отмечать путь по мере продвижения.
— Прекрасная мысль! Да, отдайте такие указания. Завтра я жду вас в половине одиннадцатого утра, а во второй половине дня надеюсь увидеть миссис и мисс Купер.
— Будем весьма рады, мистер Хамфриз, и они, и я. Доброй ночи!
Хамфриз поужинал в восемь и, не будь то его первый вечер в новом имении и не окажись Кэлтон столь словоохотливым, наверное, смог бы дочитать роман, прихваченный с собой в дорогу. Но вышло по-иному — ему пришлось слушать (иногда откликаясь репликами) рассуждения дворецкого о сельской жизни и погоде. Последняя, как оказалось, соответствовала времени года, тогда как первая в сравнении со временем детства Кэлтона весьма изменилась, причем не всегда к худшему. Скажем, местная лавка торговала теперь не в пример лучше, чем в 1870 году.
Теперь там можно было купить очень многое, да почти все, что вам нужно, а это очень удобно. Понадобилась вам неожиданно какая-нибудь вещица (всяко ведь может случиться, уж он-то, Кэлтон, это прекрасно знает), так вы просто зайдете в лавку, коли она, конечно, открыта, и купите. А раньше за любой пустяковиной приходилось отправляться в приход, а здесь не было ничего, кроме свечей, мыла, патоки и детских книжек с картинками по пенни штука. Правда, по ходу разговора удалось установить, что в девяти случаях из десяти речь шла о покупке бутылки виски, но, так или иначе, с книгой Хамфризу пришлось повременить.
После ужина он уединился в библиотеке, казавшейся для этого самым подходящим местом. Со свечой в руках и трубкой в зубах Хамфриз некоторое время расхаживал вдоль полок, осматривая корешки и читая заголовки книг. Его всегда интересовали старые книжные собрания, а здесь, вдобавок, имелась и перспектива поработать над систематизацией, ибо, как удалось узнать от Купера, от прежнего владельца не осталось никакого каталога, не считая общей описи, сделанной при оформлении завещания. Молодой хозяин решил, что составление catalogue raisonne[4] станет восхитительным занятием в зимние вечера, и уже предвкушал чудесные находки, включающие, возможно, уникальные манускрипты.
Правда, при беглом осмотре он (как это бывает со многими, кто попадает в подобные места) невольно подумал о том, что большая часть книг никогда не была и не будет снята с полок. Издания античных авторов и отцов церкви, «Религиозные церемонии» Пикара или Харленийский альманах, это еще куда ни шло, но, кто, скажите на милость, станет читать Тостатуса Абулениса, комментарии к Иову, или что-то тому подобное? Размышляя таким образом, Хамфриз рассеянно снял с полки первый попавшийся растрепанный томик, из которого выпала этикетка с надписью, вспомнил, что у него остывает кофе, уселся в кресло и, спустя некоторое время, все-таки открыл книгу. Заметим, он не слишком рассчитывал на нечто безумно интересное, однако под непритязательной обложкой мог обнаружиться, например, редкий сборник драматических произведений. Увы, том оказался собранием проповедей, причем без титульного листа, составленным, судя по начертанию букв, в конце семнадцатого века. Хамфриз переворачивал страницы, пока его внимание не привлекла запись на полях «Притчи о Злосчастии», и ему не захотелось выяснить, каковы же творческие способности автора данного сочинения. В результате он погрузился в следующий текст:
Мне довелось слышать или читать о Происшествии, вопрос о истинности либо Вымышленности коего оставляю на усмотрение читателя, случившемся с Человеком, подобно Тезею из Аттического Мифа предпринявшим сошествие в Лабиринт, причем отнюдь не устроенный в излюбленной Манере наших Художников посредством Фигурной Стрижки Садовых Деревьев, но широкий и всеохватный, каковой, помимо путаных троп, содержал неведомые Ловушки и Западни и в коем таились Обитатели, встреча с коими сулила недоброе, ибо таковы они, каких приходится остерегаться и в нашей Бурной, исполненной Опасностей Жизни. Прочтя сии строки, вы, вне сомнения, сочли, что Друзья и Близкие принялись со рвением отговаривать Безумца: «Вспомни об имярек, вещал Брат, не он ли вступил на путь, к которому тяготеешь ты, и более его никто не видел» «Или подумай о таком-то, вторила Брату Мать, о несчастном, пустившимся в подобные приключения и хотя сохранившим Жизнь, но повредившемся умом так, что он даже не смог поведать об увиденном, и с той поры не знавшем ни единой спокойной ночи». «А разве, — присоединялся к общему хору Сосед, — ты никогда не слышал о Лицах, выглядывающих из за Палисада и замечаемых сквозь Решетку Ворот?» Но все уговоры пропадали втуне: Человек сей твердо возжелал достигнуть своей Цели, ибо в той Округе вечерами у камельков велись досужие разговоры, будто бы в Центре и Сердце Лабиринта сокрыт Драгоценный Камень столь редкостной красоты, что обогатит Добывшего его до конца дней. Что же дальше? Quid multa[5]? Ответствую: Искатель Приключений миновал Врата и на протяжении всего того дня Друзья не имели о нем известий, за исключением, быть может, доносившихся ночью издалека Криков, заставлявших их ворочаться в Постелях и обливаться потом от страха в уверенности, что их Сын, Брат и Сосед присоединился к Сонмищу несчастных, для которых Путь тот стал Роковым. Поутру же, пробудившись в Слезах Горести, они направились в приходскую Церковь, вознамерясь заказать по нему Заупокойную Службу. Дорога их пролегала мимо Врат Лабиринта, мимо которых, в силу Трепета ими внушаемого, прошли бы со всей возможной поспешностью, не предстань перед их Очами распростертое на земле Тело. Устремись к нему с понятной Боязнью, они обнаружили того, кого почитали уже сгинувшим, оставшимся в Живых, хотя он и пребывал в глубочайшем Обмороке, более походившем на Смерть. И вот собиравшиеся Скорбеть Возликовали и порешили сделать все, дабы вернуть своего Блудного Сына к Жизни. Когда же оный пришел в себя и узнал, что Близкие едва не отслужили по нему Панихиду, то с превеликою печалью изрек: «Воистину, верно поступите вы, коли осуществите задуманное, ибо хотя я и впрямь обрел взыскуемый мною Драгоценный Камень (каковой был им показан и признан за воистину редкостный Образец), но с ним вместе обрел и То, что не даст мне вкусить ни Покоя Ночью, ни Радости Днем». Близкие же приступили с вопросами: каково Значение этих Слов и где то, о чем им сказано? «О! — воскликнул несчастный, сие со мною, в моей Груди, и некуда мне бежать, и никак не избавиться от оного Бремени». Им не потребовалось Толкователя, дабы уразуметь, что речь шла о тяжких и мучительных Воспоминаниях об увиденном. Однако рассказывать больше он Долгое Время отказывался, и лишь Постепенно, из обрывков фраз, удалось составить им такую повесть. Поначалу, когда в небе светило яркое солнце, он, начав свой путь в бодрости и веселии, без труда достиг Сердца Лабиринта, где обрел Драгоценный Камень, и исполненный радости отправился в обратный путь. Однако с наступлением Ночи, поры пробуждения Лесных Зверей, он почувствовал, что некая Тварь не отстает от него и, как казалось ему, следит за ним с соседних Аллей. Когда же он останавливался, то останавливался и сей Таинственный Спутник, что повергало его в великое Смятение Духа. Тем паче что чем пуще сгущался Мрак, тем сильнее казалось ему будто там не одна Тварь, а, возможно, целая Стая таких Преследователей, в пользу чего свидетельствовал и Треск ветвей в Чащобе, и доносившийся временами Шепот, свидетельствовавший, как думалось, о Совещании между Ними. Но уговорить его рассказать, каково было их обличье так и не удалось. Когда же Слушатели вопросили, что за Крики (о коих было упомянуто выше) раздавались в Ночи, он, не Утаивая, Поведал о том как около полуночи (во всяком случае, так казалось ему) где-то вдали стали выкликать его имя, причем путник готов был поклясться, что слышит Голос своего Брата. Остановившись, он закричал в Ответ что было мочи, и, вероятно, Эхо или Звук его Крика заглушили на Миг прочие, менее громкие шумы, ибо когда вновь воцарилась Тишина, слух его уловил позади близкий Топот бегущих ног, повергший его в ужас и побудивший пуститься в бегство, продолжавшееся до прихода Рассвета. Временами, вконец запыхавшись, он бросался ничком на землю в надежде, что Преследователи перескочат через него и помчатся дальше, но в таких случаях они тоже делали Остановку, и ему было слышно, как оные Твари тяжело дышат и принюхиваются на манер сбившихся со Следа Гончих Псов.
