Четыреста лет назад мы, шотландцы, не были расой упрямых скептиков. В те времена в наших краях сжигали на кострах ведьм. А заподозри наши предки то, что в конце концов заподозрил я в нашем родном Темпл-Хаусе и на земле, на которой он построен…
Твоя мать, возможно, ничего не говорила тебе о проклятии Мак-Гилкристов. Но она в него верила, тут у меня нет ни малейших сомнений. Иное дело, что она избегаю говорить о нем вслух, боясь накликать беду… А бедняжка явно не хотела, чтобы оно обрушилось тебе на голову. Что ж, возможно, она была права: пускай моя собственная смерть и будет казаться совершенно естественной, я сам ее на себя накликал.
А как обстоят дела у тебя, племянник?
У тебя в запасе три месяца. Это больше, чем хотелось бы, и я не могу тебе ничего гарантировать. Ибо даже три месяца могут обернуться непозволительно долгим сроком… но будем уповать на лучшее. Разумеется, ты имеешь полное право, если таково будет твое желание, покончить со всем этим раз и навсегда, ничего не читая. В моем кабинете, в нижнем правом ящике стола, ты найдешь необходимое количество взрывчатки, чтобы снести не только стену ущелья, но и сам дом заодно с плотиной, тем самым поставив точку на всей этой истории.
Но, насколько мне помнится, у тебя всегда был пытливый ум. Если оке ты заглянешь туда, куда заглянул я, и прочтешь то, что прочел я… тебе станет известно то, что стало известно мне. Ты поймешь — это не старческий маразм и не помешательство, нет; это разум привел меня к неизбежному выводу: наша фамильная резиденция, наш дорогой Темпл-Хаус несет на себе проклятие… Жуткое проклятие.
Разумеется, мне ничто не мешало бежать отсюда. Сомневаюсь, правда, что это спасло бы меня. Даже если бы и спасло, все равно самый главный вопрос остался бы без ответа, а тайна — неразгаданной. К тому же твой отец — это ведь и мой горячо любимый брат, а я хорошо помню выражение его мертвого лица. Уже одно это — веская причина, чтобы докопаться до истины, хотя бы сделать попытку. Я надеялся узнать всю правду и уничтожить зло, но теперь…
Я никогда не был религиозным человеком, мой дорогой племянник, так что признаваться в этом нелегко: хотя твоего отца вот уже двадцать лет как нет в живых, меня постоянно посещают сомнения, упокоилась ли с миром его душа. И какое выражение будет на моем собственном лице, когда все это так или иначе окончится? Спроси у них, дорогой племянник, спроси у тех, кто нашел меня, как я выглядел…
А теперь запомни, какие действия ты должен предпринять: ты волен поступить, как сочтешь нужным — главное, помни, что на тебе лежит ответственность уничтожить древнюю обитель зла, известную как Темпл-Хаус. В горах и пустынях, в океанских глубинах таится много неведомого нам — того, чего не должно бы существовать в разумной и упорядоченной вселенной. Но страшнее всего, что остатки этого давнего ужаса поселились даже среди людей. Одно из таких воплощений зла нашло себе приют в наших горах, и вскоре я встречусь с ним лицом к лицу. Если все будет хорошо… Однако в этом случае ты не читал бы сейчас это письмо.
Так что остальное — за тобой, Джон Хэмиш. И если, как утверждают, человек и впрямь наделен бессмертной душой, то свою я вручаю в твои руки. Сделай то, что должно быть сделано, а если ты человек верующий, то помолись за меня…
Любящий тебя дядя,
Гэвин Мак-Гилкрист
Я прочел письмо во второй раз, затем в третий. Тени в кабинете постепенно удлинялись, и вскоре в самые дальние уголки уже не проникал электрический свет. В конце концов я переключил внимание на тетрадь — тонкую, разлинованную, в картонной обложке; такие продаются в любой писчебумажной лавке. Страницы были исписаны, вернее, исчерканы какими-то бессвязными на первый взгляд каракулями, сокращениями, заметками о… О чем? О черной магии? О колдовстве? О сверхъестественном? Ведь что такое проклятие, как не проявление сверхъестественного?
Дядюшка упомянул какую-то загадку, проклятие Мак-Гилкристов — тайну, которую он сумел проследить едва ли не до самого конца. И здесь были собраны все указатели, все подсказки, все ключи, какие он только сумел раздобыть за годы поисков. Я смотрел на огромные книжные шкафы, выстроившиеся вдоль стен кабинета, на кожаные переплеты, тускло поблескивающие в неярком вечернем свете. Асквит упоминал, что дядюшка привез из дальних странствий изрядное количество книг…
Я поднялся с места и мгновенно ощутил головокружение. Пришлось ухватиться на стол. Похоже, сказалась затхлость, царившая в пустом доме, спертый воздух давно не проветриваемого помещения, исходивший от старых книг запах пыли… Книги… ах да! На нетвердых ногах я подошел к ближайшему шкафу и пробежал пальцами по корешкам, ветхим и выцветшим. Их заглавия пробудили во мне смутные воспоминания — может, в детстве я уже держал эти фолианты в руках? Но попадались среди них и такие, что совершенно не вязались с этим домом. Для этого не требовалось даже переворачивать страницы, хватало одного взгляда на их названия. По всей видимости, это и были тома, которые дядюшка привез из-за границы. Я нахмурился, пытаясь вникнуть в их более чем странные заглавия.
Здесь хранились такие сочинения, как немецкая книжка «Unter Zee Kulten», французское издание опуса Фири «Комментарии к „Некрономикону“», «Обитатели Глубин» Гастона Ле Фе, а в черном переплете с железными застежками — «Хтаат Аквадинген», чье режущее слух название наводило на мысль о его смешанном, немецко-латинском происхождении. Разглядел я и «Hydrophinnae» Гэнтли, и «Liber Miraculorem» монаха и священника Эрве Клервосского. Сделанная готическим шрифтом надпись на одном из томов утверждала, что передо мной сочинение Принна «De Vermis Mysteriis», а стоявший рядом том оказался не чем иным, как омерзительным опусом фон Юнцта «Unaussprechlichen Kulten». Этот и ему подобные заголовки сами собой бросались в глаза, пока я, словно под гипнозом, переходил от шкафа к шкафу, от полки к полке.
Какая связь могла существовать между этими древними экзотическими томами, в которых содержались кошмары давно прошедших веков, и таким разумными, такими трезвомыслящими джентльменами, каким был Гэвин Мак-Гилкрист и его предки, ученые и военные? Существовал лишь один-единственный способ это выяснить. Я наугад взял в руки увесистый том — им оказался «Хтаат Аквадинген» — и вернулся за стол. Тем временем день клонился к вечеру, и горы уже отбрасывали длинные тени. Еще час — и наступят сумерки, а спустя еще полчаса совсем стемнеет.
Ночью же здесь нас будет лишь двое — Карл и я. А еще этот старый дом. И словно в ответ на неозвученные мысли, далеко внизу, под резко очерченным силуэтом особняка, мой взгляд привлек тусклый отблеск воды.
