А что если все это было на самом деле?
По материалам дела выходило, что следователи тщательно проверили прошлое Лары в надежде отыскать хоть какие-нибудь факты правонарушений, оправдывающие применение оружия полицейскими, но не нашли ровным счетом ничего. Демпси заметил, что одна из опрошенных женщин, Сара Пичардо, жила по адресу «Элеггуа ботаника» на Сто семьдесят второй улице. Экзотическое словосочетание наводило на мысль о вуду. В квартале, где произошло убийство Лары, кто-нибудь наверняка узнает Демпси, как бы он ни изменил свою внешность, но риск неизбежен. Он надел наплечную кобуру, толстую ветровку, рейнджерскую кепку и перевел на щеку фальшивую татуировку. Он по-прежнему походил на человека с фотографии в «Пост», помещенной под заголовком: «Убийцы-полицейские оправданы», но решил, что узнать его с первого взгляда будет непросто.
Демпси машинально взял пузырек с таблетками, начал отвинчивать колпачок, но потом поставил пузырек обратно на кухонную стойку и, скинув куртку, приготовил кофе с тостами. Лучше не задурманивать мозги: вполне возможно, ему придется принимать решения и действовать быстро. Он поел, сидя на диване перед телевизором с выключенным звуком, по которому показывали «Отряд „Дельта"» с Чаком Норрисом и Ли Марвином. Фильм только начинался, и Демпси почувствовал искушение опрокинуть пару рюмашек, проглотить пару таблеток, лечь и бездумно посмотреть, как Чак и Ли вышибут дух из террористов. И забыть обо всей своей затее.
Зазвонил телефон.
Он взял трубку:
– Ты меня достал!
– Сегодня голос у тебя пободрее, Билли. Что, слез с барбитуратов? – Пинеро.
– Чего тебе надо?
– У меня плохие новости. Хейли умер. Демпси онемел.
– Пустил себе пулю в рот на Проспект-парк, – сказал Пинеро. – Сегодня ночью. Подробностей не знаю.
У Демпси возникло жуткое чувство. Однажды он его испытал, когда выбил мениск во время футбольного матча в школе и услышал треск хрящей, доносящийся откуда-то изнутри тела.
Вчерашний звонок, подумал он. И странный голос Хейли.
– Ты меня слышишь, Билли?
– Он звонил мне вчера.
– Хейли? И что сказал?
– Спросил, как у меня дела. Он был на взводе и… – Горячее давление распирало голову. Дэмпси зажмурил глаза. – Черт!
– Ты как?
– Я вроде отшил его. О господи!
– Без соплей. Человек застрелился. От тебя здесь ничего не зависело.
Немного оправившись от потрясения, Демпси вскипел гневом.
– И что теперь мне делать, черт возьми? Дать очередное интервью? Тебя такие события всегда настраивают на оптимистический лад!
– А тебе хочется нести ответственность за все дерьмо на свете? Притормози, приятель! Иначе отправишься прямиком по стопам Хейли.
– Да пошел ты!
– Знаешь, в первый же день, как ты появился у нас, я сказал капитану: этот засранец просто баба. Весь такой впечатлительный и хлипкий. Видели его досье? У него отец преподает в колледже. У него есть сестра по имени Мэдисон, прости господи. К чему я клоню? Направьте его в убойный отдел, сказал я. Это его самая мокрая ночная греза. Дайте слабаку поиграть в крутого парня перед всеми педиками, которые считают себя хозяевами мира.
От ярости Демпси швырнул трубку на подушку. Когда он снова поднес ее к уху, Пинеро говорил: «… и очень скоро он нас всех подставит!»
– Здесь у тебя не срослось, – сказал Демпси, немного овладев собой. – Это не я наломал дров.
– По-твоему, это я ошибся?
– А как еще ты это назовешь?
– Я назову это правосудием с восклицательным знаком. Один мертвый преступник и трое живых полицейских.
Внезапно потеряв силы, Демпси умолк.
– Ошибка у тебя еще впереди, – сказал Пинеро. – Но я не хочу, чтобы ты совершал ее. Я хочу, чтобы ты жил дальше.
Демпси хмыкнул.
– Да ну? А тебе не все равно?
– Все равно, приятель.
– Тогда какого черта ты беспокоишься обо мне?
– Есть причины, – сказал Пинеро и повесил трубку.
В двух кварталах от Бродвея, на Сто семьдесят второй улице, из музыкального магазина «Роза дель Сол» доносилась ритмичная мелодия, из окна третьего этажа слышались ударные, а из автомобиля раздавалась радиотрансляция. Даже зимой здесь ощущалась атмосфера тропиков, хотя и с душком уголовщины, наркоты и городского безумия. Район, застроенный рядами желтых зданий, которые тянулись на несколько кварталов вплоть до Сто шестидесятой улицы, представлял собой благодатную среду для преступников всех мастей и любимое место охоты для Пинеро и копов похлеще него. Уголовный душок был частью единого целого, частью дымчато-серой души огромного города. Но несмотря на падающие снежные хлопья, здесь, где стояли двух– и трехэтажные дома с выкрашенными в яркие цвета фасадами и звучала музыка, где люди говорили по-испански и ощущался дух землячества, Демпси вполне мог представить, что он идет по улице Агуадиллы, а вокруг цветет гибискус, легко колышутся кокосовые пальмы и смуглые ребятишки в шортах гоняют неподалеку мяч. Это было одно из редких мест, сохранивших свой особый жизнерадостный колорит, чудом уцелевший в атмосфере, поглотившей Манхэттен в конце прошлого века, – колорит, который пессимисты ошибочно считали канувшим в Лету. На самом деле он просто переместился к Бронксу, вытесненный туда агрессивным духом коммерции. Хейли называл этот район Пляжем и разделял любовь Демпси к нему. По этой и по ряду других причин Демпси думал, что они с Хейли могли стать друзьями. Они пару раз вместе попили пиво, сходили на матч «Янки», поужинали в ресторане со своими подружками. Но между ними оставалось какое-то недоверие. Демпси решил, что Хейли лучше приспособлен к работе в полиции, похож на Пинеро; но теперь, когда Хейли так беспомощно застрелился, Демпси задумался, что дело могло обстоять как раз наоборот.
«Элеггуа ботаника» оказалась маленьким опрятным магазинчиком с побеленным фасадом и выписанной золотыми буквами рекламой на витринах, где были выставлены разные ритуальные предметы, в большинстве явно старинные, разложенные на темно-зеленой ткани. Полуприкрытая железная решетчатая дверь препятствовала посетителям как легко проникнуть внутрь, так и быстро выйти наружу. Когда Демпси переступил порог, колокольчик над дверью звякнул, и привлекательная молодая латиноамериканка в широком джемпере, надетом поверх платья из набивного ситца, с длинными черными волосами, перевязанными голубой лентой, вышла из-за занавески в глубине помещения и встала у прилавка, скрестив руки на груди и устремив на посетителя бесстрастный взгляд. Кроме них двоих, в лавке никого не было. И без того маленькое помещение казалось еще меньше из-за обилия застекленных шкафов и полок, где стояли статуэтки, банки с надписанными от руки этикетками и разные предметы, сделанные из кости, ракушек, перьев и меди. В воздухе здесь висел странный сладковатый запах, не очень приятный, затхлый и терпкий, сотканный, как отметил Дэмпси, за очень долгое время из тысяч более слабых запахов, порою вполне приятных.
