— Знаешь, мама, — задумчиво говорит Ирина, заботливо устанавливая в вазу пышный букет. — Мне раньше часто думалось, будто ты ее любишь больше меня. Что лучше бы это я умерла и тогда, наверное, ты любила бы меня, не ее…
— Бедная моя девочка, — вздыхаю. — Я ж тебя тоже очень люблю, моя дорогая. Всегда любила. Просто о тех, кого нет рядом, вспоминаешь чаще.
— Да. Я знаю. Прости меня, мама…
— За что прощать?
Она молчит, смотрит на город, на встающие над белыми зданиями облака.
— Ну, поехали? А то под дождь попадем…
— Поехали…
Да. День рождения у моей Ирочки. Тридцать три. Некруглая дата, не юбилей, но все же. Две тройки, так сказать. Будет банкет, в шикарной Ирининой квартире соберутся ее коллеги по бизнесу и не только. Друзья, враги, шут их разберет. За гламурной внешностью и сорокозубыми улыбками души не разглядеть. Мне там — как пятой ноге под собачьим хвостом. Но придется терпеть, ради дочери.
Вся наша школа зависит от нее. Сколько Ира нам всего сделала — через свои деньги, разумеется. Бросай, смеется, мама, твою дурацкую работу, давай ко мне секретарем, в три раза зарплата подскочит. И что тебе эта школа занюханная? Ага, как же, брошу я. Что мне там делать, в дочкином-то бизнесе?
Ира не спорит, нравится матери преподавать, — пускай преподает. Вон, даже телескопы для нашего астрономического кружка откуда-то из Германии выписала. "Любой твой каприз, мама, за мои деньги,"- смеется она. Я молчу. Грустно, но факт — мы давно уже чужие люди. Только любовь нас и объединяет. Любовь и память…
Долго рассказывать, столько всего между нами было… Как Ира поняла, что от града ей не избавиться, и через это не хотела жить, даже вены себе резала, глупышка. Как она после обозлилась и стала нарочно бродить по городу ночами — мстить маньякам, пытавшимся нападать на одинокую красивую девушку. По городу поползли слухи — мол, если встретишь ночью одинокую девушку, не спеши знакомиться и лапы к ней тянуть, это дочь града… Ну и так далее в том же духе, полный бред. Маньяки хвосты поджали, это верно. Я просила, уговаривала, угрожала — без толку, дочка как умом тронулась. Впрочем, месть закончилась после того, как град запоздал (дело было зимой) и дочку выручили случайные прохожие. Я поседела в один миг, когда узнала. А Ира здорово струхнула и взялась наконец-то за ум. Хорошо взялась. Так, что за 8 лет сумела подняться от рядового частного предпринимателя до успешной совладелицы целой сети гипермаркетов. Уважаемый и очень богатый теперь человек, моя Ирочка. И меня любит, и о сестре не забывает, и школе нашей помогает, дай Боже другим школам такого спонсора. Гордиться впору.
Но…
Чужие мы с нею стали, совсем чужие. Да.
… Банкет был в полном разгаре. Смотрю, а за Ирой все вьется какой-то хлюст. Прям такой весь из себя, выпивку подливает, все Ирочка да Ирочка, а глазки-то расчетливые, циничные. В мыслях он уже девочку мою попользовал к своей выгоде, выбросил на помойку и отправился другую богатую дуру искать.
Ира же млеет, пьяная уже, а много ли пьяной бабе нужно?
— Ира, дочка, — говорю ей тихонько. — А ты ничего не забыла?
— Ой, да брось, мама! Что я там должна помнить?
— Ну-ну, — говорю. — Смотри…
Они укрылись на лоджии и жадно целовали друг друга. Ира теряла голову от счастья: наконец-то! Наконец-то она станет женщиной, после стольких лет страха и махрового одиночества. Только это и имело значение. Только это одно. В окно смотреть было недосуг и незачем…
Дикий визг ворвался в квартиру, зазвенел под потолком. Я рванулась на лоджию…
Ира, полураздетая, стояла на коленях перед безжизненным телом своего несостоявшегося любовника. Окно было разбито крупным градом. За окном лупил бешеный ливень…
— Ма-ама-а! — Ирина увидела меня и бросилась ко мне, вцепилась и зарыдала в голос:- мамочка-а!
Я обнимаю ее, глажу по голове как когда-то в детстве. И молчу.
Молчу.
Сотни и тысячи женщин погибают от насилия. Их уничтожают все, кому не лень — маньяки, пьяная шпана, менты, собственные мужья… Десятки тысяч женщин в год погибают только от так называемого домашнего насилия!
А вот моей Иринке это не грозит. И пусть она никогда не сможет родить своего ребенка, — что поделаешь, за все в этом жутком мире надо платить. Да и не такая уж это страшная плата, если вдуматься.
Зато ни один скот не причинит ей боли. А ребенка из детдома взять можно, вон отказников сколько, в Великую Отечественную их столько не было, как сейчас… Зато ни один маньяк не сможет изнасиловать мою кровиночку! Ни один. Никогда!
Никогда и ни за что.
Ведь она — дочь града.
Моя дочь!
